– Да, это правда, – сказала она ей. – Теодорих мне небезразличен, и я ничего не могу с собой поделать. Кто знает, может быть, Альбумасар говорил именно о нем? Может быть, и портрет, который мы видели у отца, сделан с него?

– Как вам в голову могла прийти такая мысль, Заида! – ответила Фелима. – Альбумасар говорил об арабском принце. О ком-либо другом он и подумать бы не смог. Вы никогда не верили в его предсказание, а теперь вдруг признали в Теодорихе того, кто вам предназначен судьбой. Посудите сами, о какой любви можно говорить после этого?

– До сих пор, – возразила Заида, – я на самом деле не верила в предсказание Альбумасара. Но, не скрою от вас, после того, как я увидела Теодориха, слова звездочета не дают мне покоя. Это просто чудо, что я встретила человека, похожего на того, кого видела на портрете, и полюбила его. Меня очень смущает запрет Альбумасара отдать сердце кому-то другому. Мне кажется, что он имел в виду именно те чувства, которые я испытываю к Теодориху, – они переполняют меня. Но если это не так, если я предназначена другому, похожему на него человеку, то любовь, которая должна принести мне счастье, обернется для меня несчастьем. Если мое сердце обмануто этим сходством и я полюбила того, кого не должна была полюбить, это значит, что я не смогу полюбить того, кому предназначена. – Помолчав, она добавила: – Есть одно средство избавиться от всех этих несчастий – покинуть это злополучное место. Мое благонравие запрещает мне здесь находиться.

– К сожалению, от нас это не зависит, – ответила Фелима. – Мы в чужой стране и даже не знаем языка наших спасителей. Нам остается лишь ждать прихода кораблей. Помните, однако, что как бы вы ни стремились покинуть это место, вам будет очень трудно забыть Теодориха. В вас происходит то же, что испытала я, когда полюбила Аламира, но небо не пожелало, чтобы я нашла в его сердце тот отклик, который нашли вы в сердце своего возлюбленного.

– Вы ошибаетесь, думая, что Теодорих любит меня. Его сердце принадлежит другой, и не мое присутствие является причиной печали, которая не сходит с его лица. Мне остается утешать себя лишь тем, что я не знаю его языка и поэтому не боюсь в минуту слабости выдать ему свою тайну.

Через несколько дней после этого разговора Заида издалека увидела Теодориха, который держал в руках какую-то вещь и внимательно рассматривал ее. Поддавшись чувству ревности, она вообразила, что это портрет его возлюбленной, и, решив убедиться в этом, как можно тише подошла к нему. Но Теодорих услышал шум за своей спиной и повернул голову. Увидев Заиду, он быстро спрятал то, что держал в руках, и ей удалось заметить лишь блеск драгоценных камней. Это убедило ее, что у него в руках была коробочка с портретом любимой. Заида и раньше думала, что Теодорих в кого-то влюблен, но теперь, когда к ней пришла уверенность, она испытала такое отчаяние, что не смогла ни скрыть от него своего горя, ни поднять на него глаза – она поняла, что значит любить человека, который думает о другой. Однако, по какой-то случайности, Теодорих выронил спрятанную вещь, и она увидела усыпанную бриллиантами ленту с привязанным к ней браслетом, который она сплела из своих волос и потеряла несколько дней тому назад. Обрадовавшись, что все ее подозрения были ошибочными, она даже не рассердилась, что, найдя браслет, он не вернул его ей. Она подняла ленту, отцепила браслет и отдала драгоценности Теодориху, который, изменившись в лице, бросил их в море, желая показать, что браслет из ее волос для него дороже любых бриллиантов. Заида увидела в этом жесте бескорыстную к ней любовь молодого испанца, и сердце ее забилось от счастья.

Еще несколько дней спустя Теодорих показал Заиде картину, на которой, по его просьбе, художник, работавший в домашней галерее его друга, изобразил красивую девушку, оплакивавшую погибшего молодого человека, и дал ей понять, что погибший был возлюбленным этой девушки. Заиду очень расстроило, что Теодорих считал ее влюбленной в кого-то другого, но, с другой стороны, она уже почти не сомневалась, что он ее любит, и тоже испытывала к нему такие нежные чувства, которые даже не пыталась побороть.

Время отъезда, однако, приближалось, и она решила, что если ей суждено его покинуть, то пусть хотя бы он узнает о ее любви из письма. Она поведала о своем решении Фелиме и добавила, что отдаст Теодориху письмо в момент расставания.

– Он узнает о моей любви тогда, когда я буду уверена, что больше никогда его не увижу, – сказала она подруге. – Мне легче будет вспоминать его, если я скажу ему, что думала только о нем и никогда, вопреки его предположениям, никого не любила. Я все объясню ему в самых нежных словах, но эта нежность никогда не станет на пути моего предназначения. Ему обо мне ничего не известно, он никогда меня больше не увидит, так пусть хоть знает, что заронил любовь в сердце чужестранки, которой однажды спас жизнь.

– Вы забываете, – ответила Фелима, – что он не поймет ни слова из вашего письма, и оно не достигнет цели.

– Если он любит меня, то найдет возможность прочитать его. А если не любит, то утешением мне будет служить его неведение. Вместе с письмом я отдам ему браслет, который я так бесцеремонно отняла у него и который принадлежит ему по праву.

Уже на следующий день Заида села за письмо. За этим письмом Теодорих застал ее, и она сразу поняла, что оно вызвало в нем прилив ревности. Если бы Заида последовала велению сердца, она сразу бы сказала, кому и о чем она пишет. Но ум подсказал другое – она не знала ни звания, ни положения молодого испанца и воздержалась от поступка, который мог возложить на него хоть какое-то обязательство, и сочла более благоразумным, чтобы обо всем он узнал после того, как корабль увезет ее на родину.

Почти перед самым отъездом Заиды Теодорих уехал по своим делам, жестами объяснив ей, что вернется на следующий день. Наутро Заида пошла с Фелимой прогуляться к берегу моря, с нетерпением ожидая его возвращения. Расстроенная этой небольшой разлукой, она была погружена в свои мысли и, думая только о нем, ничего не хотела замечать вокруг. Когда к берегу причалила большая лодка, Заида даже не обратила внимания на приплывших и уже направилась было к дому, как вдруг услышала, что ее зовут, и была поражена, узнав голос своего отца. Она бросилась к отцу в объятия, и их радости не было предела. Она рассказала ему, как оказалась на этом берегу. Он поведал ей о своих приключениях: его корабль прибило к французскому побережью, которое он смог покинуть лишь несколько дней тому назад и направился в Таррагону, чтобы пересесть на корабль, идущий в Африку; но прежде он решил проплыть вдоль берега, где разбилась лодка, в которую он посадил ее, Аласинтию и Фелиму, в надежде найти хоть кого-нибудь в живых. При имени матери Заида залилась слезами. Зулема мужественно воспринял весть о гибели жены и, стараясь не выдавать своих скорбных чувств, приказал молодым принцессам занять место в лодке и распорядился плыть в Таррагону. Заида не знала, как ей объяснить отцу, что она не может покинуть этот берег, не простившись с Теодорихом. Она попыталась уговорить отца отложить на какое-то время отплытие, ссылаясь на необходимость сказать на прощанье испанцам хотя бы несколько слов благодарности за предоставленный приют, но Зулема, не желавший и слышать о каких-то испанцах, не поддался на уговоры. Заида пришла в ужас при мысли о том, что подумает Теодорих о ее неблаговидном поступке, но еще ужаснее было то, что она расстается с ним без всякой надежды встретиться вновь. Она покорилась воле отца, чувствуя, что силы покидают ее. Единственным ее утешением был спасенный Зулемой во время кораблекрушения портрет красивого юноши, в котором она видела теперь своего возлюбленного. Но это утешение не помогло ей перенести разлуку – она заболела и надолго слегла в постель. Зулема был вне себя от горя, страшась остаться теперь и без дочери, только что вышедшей из детства и наделенной необыкновенной красотой, и даже решил дождаться в Таррагоне ее выздоровления. Постепенно Заида стала поправляться, но все еще была настолько слаба, что отец не хотел подвергать ее тяготам морского путешествия. В течение зимы, которую они провели в Каталонии, Заида, постоянно находясь в окружении испанцев и имея под рукой толмачей, не только сама выучила испанский язык, но и заставила выучить его Фелиму. С удовольствием разговаривая по-испански, подруги хоть как-то отвлекали себя от грустных мыслей.