Короче говоря, в апреле 1902 года Мальвар сдался в плен вместе с тремя тысячами бойцов – последними батальонами филиппинской армии. К чести американцев, они повели себя благородно: генерала приняли с честью, попросив о сущей безделице – призвать к капитуляции еще сражающихся коллег, и как только это было сделано, сеньору Мальвар обеспечили наилучшим уходом, а всех сдавшихся отпустили. В качестве бонуса был даже предъявлен и повешен некий Самора, признавшийся в убийстве родни Мальвара «из личной ненависти».

Капитуляция Мальвара была концом республики, но не Сопротивления. Эстафетную палочку подхватил Макарио Сакай, молодой генерал, не слишком образованный выходец «из низов», ранее близкий к Бонифасио и стихийный демократ по убеждениям. Он неплохо дрался с испанцами и американцами, попал в плен, около двух лет отсидел в тюрьме, но в 1902-м, когда армия Мальвара капитулировала, был отпущен, после чего ушел в труднодоступные горные районы Кавите и опубликовал Акт о Сопротивлении, призвав филиппинцев к борьбе против оккупантов. Призыв был услышан. Очень скоро обширные районы Северного Лусона оказались вне американского контроля, а в середине 1904 года Сакай созвал Учредительную Ассамблею, принявшую Акт о провозглашении в освобожденных районах Тагалогской республики, правопреемницы Филиппинской республики, конституция которой легла в основу Конституции нового государства – правда, с рядом поправок в сторону либерализации. Президентом, естественно, стал Сакай, а вице-президентом – адвокат Франсиско Карреон, известный своими леволиберальными убеждениями, поклонник Прудона и Бернштейна. Оба, и полуграмотный президент, и его весьма начитанный заместитель, считали, как и Мабини, к которому Карреон был весьма близок, что бороться только за независимость мало, и активно пытались решить ключевой вопрос – вопрос о земле, которую начали понемногу изымать у помещиков и передавать крестьянам. Те, в свою очередь, отвечали Сакаю полной поддержкой, в связи с чем первые попытки янки ликвидировать «коммунистов» (именно так именовали сторонников Сакая в официальной переписке) завершились для них весьма неудачно. И вторые тоже.

Неудачи продолжались до тех пор, пока в конце 1905 года американское правительство не приняло к исполнению план некоего полковника Майерса, предложившего использовать в непокорных районах «эффективный опыт» британцев, подавлявших чуть раньше бурское сопротивление. Три провинции, Кавите, Батангас и Лагуна, были объявлены «Особой Зоной» – с сетью концлагерей, куда было загнано все взрослое мужское население. В ответ на каждую операцию Сакая расстреливались по 50—100 заключенных по жребию, а деревни, заподозренные в поддержке республиканцев, подверглись полной блокаде с лишением населения права работать в поле и собирать урожай (несколько позже эту тактику возьмет на вооружение будущий маршал Тухачевский, подавляя Тамбовское восстание). Всего за полгода число филиппинцев, погибших от голода, превысило 100 000 человек.

И люди сломались. Они начали «сдавать» повстанцев. Сражаться дальше в таких условиях было невозможно. 14 июля 1906 года Сакай со штабом и правительством сдался американцам, обещавшим взамен (письменно и на высшем уровне) полную амнистию всем, сложившим оружие, а также упразднение концлагерей. Второе обещание янки, хоть и не сразу, выполнили, первое – нет. Рядовые бойцы и офицеры решением военных властей пошли на каторгу «до исправления», сам Сакай и его ближний круг, пробыв на свободе всего три дня, были взяты под арест. Около года от президента Тагалогской республики требовали обратиться к «лесным людям» и убедить их, что янки – это хорошо. То есть точь-в-точь того, чего пятью годами ранее получили от Агинальдо. Однако поступок, естественный для первого президента, оказался неприемлемым для последнего. Сакай, категорически отказавшись, в конце концов был отдан под суд военного трибунала, приговорен к смерти «за бандитизм» и 13 сентября 1907 года повешен вместе со всем штабом. В последний момент исключение (замена казни изгнанием) было сделано только для вице-президента Карреона, оружия в руках не державшего и, главное, состоявшего в переписке с рядом видных либеральных интеллектуалов Испании и Франции. Лишнего шума в европейской прессе янки все-таки не хотели, а сам по себе дон Франсиско никакой угрозы интересам Штатов не представлял.

Так все и кончилось. Особо отпетые лесовики дрались с американцами аж до 1913 года, но их действия все больше скатывались к бандитизму с легким, все более выцветающим политическим оттенком. Новым владельцам островов эта уголовщина головной боли не причиняла. Для филиппинцев мало что изменилось, разве что отношение новых хозяев, к цвету кожи и разрезу глаз не вполне равнодушных, грело национальную гордость куда меньше, чем высокомерие испанских аристократов, на фенотип внимания не обращавших. Штаты, обретя первую настоящую колонию, вошли в круг полноценных великих держав. Когда же некий американский журналист из числа особо нахальных позволил себе в ходе одной из пресс-конференций спросить самого Президента США, достаточно ли моральна, на его взгляд, ситуация с Филиппинами, мистер Рузвельт, человек прямой и не лишенный юмора, спокойно ответствовал в том духе, что мораль моралью, а на спасение филиппинцев от испанского гнета истрачено 600 миллионов долларов. А это много, и имеет же право Америка как-то эти затраты компенсировать. Согласимся: сказано честно, без обиняков и, по большому счету, справедливо.

Будучи счастливым отцом двух дочерей, одна из которых уже давно на выданье, а за второй, насколько я ее понимаю, не заржавеет, авторитетно заявляю, что великий предприниматель Фердинанд Лессепс лучший бизнес в своей долгой жизни сделал даже не построив Суэцкий канал, а выдав единственную дочь замуж за инженера Филиппа Жана Бюно-Варилья. Да, конечно, парень был небогат, но многомудрый виконт сумел различить в нем что-то, не позволяющее указать на дверь. И очень правильно поступил. Однако начнем с начала…

С середины XIX века идея канала через Панамский перешеек возбуждала великие державы, хорошо понимавшие значение проекта, а поскольку янки и бритты слишком опасались друг друга, в конце концов канал начали рыть французы, политически нейтральные и уже имевшие опыт постройки Суэца. В 1878 г. колумбийское правительство выдало инженеру Наполеону Визе концессию, которую он за 2 миллиона долларов продал «Всеобщей компании межокеанского канала», принадлежащей Лессепсу. История проекта сама по себе достаточно интересна, однако излагать ее здесь не место. Отметим главное: в конечном итоге слово «Панама» стало нарицательным. Плохо просчитанная схема финансирования лопнула, компания рухнула, хотя спасали ее как могли, не щадя сил. Филипп Жан Бюно-Варилья, главный инженер проекта и по совместительству зять Лессепса, в поисках инвесторов добрался аж до Санкт-Петербурга, но безуспешно. В феврале 1889 года грянуло банкротство и судебное решение о ликвидации Панамской компании. Число разоренных акционеров, главным образом из числа мелких рантье, оказалось близким к миллиону. А в 1892-м оппозиционная пресса начала публиковать убойный компромат. Как выяснилось, руководство компании массами скупало политиков, чиновников высшего уровня и прочей полезной живности, способной помочь с рекламой, защитить от аудита и «пробить» дополнительные кредиты. Скандал был невероятный. По Парижу прокатилась волна вельможных суицидов, одно за другим рухнули три правительства, поскольку найти непричастного к интриге кандидата в министры оказалось невозможно. И не только во Франции. Как выяснилось, платили и в Колумбии. По материалам французской прессы, за океаном были привлечены к ответственности множество чиновников, в том числе и оба губернатора провинции Панама, Хосе Доминго де Обальдиа и Мануэль Амадор Герреро, сотрудничавшие с Лессепсом.