– Сиад, пробы!

Суданец метнулся к ближайшей груде, сунул в нее контейнер, захлопнул крышку. Мы снова ринулись бегом, стараясь поскорей убраться из этого жуткого места. Странно, но отдельные насекомые не преследовали нас, как будто бы их плотоядный инстинкт пробуждался только в огромной, бессмысленно свирепой массе. Я не чувствовал больше ментальных волн, рождавших смутное чувство тревоги, зато аура эоита стала сильней. Быть может, мелькнула мысль, та стена, что замыкает на юге равнину, – Тиричмир? Вернее, его руины?

В ущелье, метрах в трехстах от низины, я остановился, давая спутникам возможность отдышаться. В обойме у моего пояса было четыре гранаты; ощупывая их, я спросил:

– Сколько у вас, Джеф?

– Пять.

– Сиад?

– Четыре. – Фэй?

– Двадцать. Полная обойма.

Наши запасы сократились более чем наполовину. С одной стороны, неприятная новость, с другой – зачем оружие обглоданным скелетам? Я велел распределить гранаты поровну, затем кивнул Сиаду:

– Дай контейнер.

В нем было с десяток летающих тварей с жесткими округлыми тельцами и внушительными жвалами; непрозрачные крылья, мохнатые лапки, головы с большим фасеточным глазом, и над ним – пара остроконечных шипов. Размер – примерно с ноготь, но попадались и покрупнее; у этих челюсти были особенно мощными.

– Восемь лап, – сказал Макбрайт, склонившись над моей ладонью. – Летающие пауки? Не слышал о таких.

Фэй, пальцем, затянутым в перчатку, коснулась более крупной твари.

– У этого – десять лап. Нет, они не похожи на пауков. Один глаз, а у арахнид их много.

Я молча пересыпал насекомых в контейнер. Мои познания в энтомологии оставляли желать лучшего, но все же я мог поклясться, что эти существа никак не связаны с животным миром за границами Анклава. Они не подходили под категорию эндемиков, являясь продуктом иной эволюции, потребовавшей сотен миллионов лет. Возможно, так оно и было? В случае с Фэй в минуту истекли пять лет, Анклав существует девять, и, если темп движения времени не изменился, здесь миновало двадцать четыре миллионолетия… Ничтожный срокдля эволюционных процессов; значит, в начале катастрофы время текло здесь в десятки раз быстрее, чем в разреженной вуали у водопада. Скажем, век за минуту… или два, или три…

Теперь я знал, почему изменилась местность. За сотни миллионов лет горы и впрямь могут рассыпаться, уйти в небытие тем или иным путем; на месте их вырастут новые горы, пустыни, плоскогорья, и в тех краях, где есть вода, тепло и атмосферные разряды, зародится жизнь. Иная, непохожая на ту, что существует на Земле или существовала прежде…

«Но Лашт, – подумал я, – руины Лагпта! Как быть с ними? Этим развалинам не миллионы, а тысяча лет – вернее, где-то десять, где-то сотня, а где-то и в самом деле тысяча». Лашт, поделенный на зоны серых и желтых костей, всплыл в моей памяти, словно подсказывая ответ: на эти же зоны, мелкие или крупные, могла разделяться вся территория Анклава. Выходит, здесь бушевал шторм… темпоральный шторм, круживший вихри времени… какие-то – с невероятной скоростью, какие-то – помедленней или совсем уж плавно… Времятрясение! Чего не бывает… Рухнет небоскреб, а домик из фанеры останется целым… Дело случая!

Я пристроил этот камешек к своей мозаике и дал команду двигаться вперед. До темноты мы выбрались из лабиринта скал на берег неширокой речки; с севера к ней подступали каменистые россыпи, с юга – дремучий лес, казавшийся в сумерках хаосом стволов, гигантских листьев и широких зонтичных соцветий. Форсировать реку и углубляться в чащу, наверняка небезопасную, было поздно, и я велел разбить лагерь. Мы поужинали; затем Сиад извлек из ледоруба дротик и сел на берегу, всматриваясь в темное пространство леса. Джеф, вероятно, измучился за этот день: упал среди камней, едва надув комбинезон, и захрапел. Я устроился поодаль, занес в дневник последние события и тоже прикрыл глаза. Я был доволен: в том мозаичном пейзаже, что складывался в моей голове, заполнилась еще одна лакуна.

Пожалуй, ясно, что здесь случилось, но остается вопрос: почему? Кто или что? Не планетарная бомба, не злонамеренное вмешательство извне и, разумеется, не божья кара… Так что же? Что послужило причиной необъяснимого времятрясения? Такое даже Старейшим не под силу! Впрочем, кто ведает, какова их мощь? Станешь Старейшим, узнаешь…

Что-то коснулось моего колена, и я открыл глаза. Фэй, моя маленькая Фэй, волшебным образом повзрослевшая и такая прекрасная… Щедрый дар Анклава…

Я наклонился и поцеловал ее.

* * *

Ночь. Мы шепчемся, лежа в темноте, мешая два языка, китайский и русский. Русские слова тяжеловесны и напевны, китайский говор легок и высок, как птичий щебет. Как вскрики Фэй, когда она замирала в моих объятьях…

– Ты… Теперь ты все про меня знаешь… Про отца и маму и про Хэйхэ… про школу… даже знаешь, зачем меня послали… Я все рассказала, все!

Просьба поведать о себе, изложенная в деликатной восточной манере, подумал я. А вслух спросил:

– Все, девочка? Неужели не осталось ни одной тайны? Она хихикнула.

– Ну, разве что это… Сказать, откуда мой дар? От Анай-оола, прадедушки-нивха… Мама говорила, что он был колдуном… нет, не колдуном, они злые… как это по-русски?., шаманом, вот! Умел врачевать, предсказывать будущее, вселяться в животных и властвовать над духами…

Протяжный вопль долетел из леса, с другого берега реки. Пальцы Фэй на моем плече затрепетали, и я накрыл их своей ладонью. Потом сказал:

– Спрашивай.

– У тебя есть… женщина? Там, в России?

– Была. Очень давно. Теперь нет. Ни в России, ни в других местах.

Она вздохнула.

– Значит, ты одинокий. Совсем как я.

– Уже не одинокий, родная. Можешь представить, что получится, если сложить два одиночества?

Фэй благодарно потерлась щекой о мое плечо.

– Кажется, могу. – Потом: – Расскажи мне о твоих родителях.

– Это непростая история. Мои земные отец и мать умерли, однако…

– Почему ты так сказал – земные?

Она глядела на меня широко раскрытыми глазами, совсем темными в ночном сумраке. Я знал, что отвечу ей. Пусть все будет ясно – ясно сразу, полностью и навсегда.

– Потому, малышка, что на вашей Земле я пришелец. Фэй кивнула.

– Все мы здесь пришельцы. Приходим, живем, уходим… Я понимаю.

– Нет, не понимаешь.

– Чего же, Арсен? Разве ты не из России? Не из Петербурга?

– Нет.

– Значит, из Белоруссии или с Украины. Но это ведь тоже Россия!

Я усмехнулся. Она прекрасно разбиралась в политике! Страны, может, и разные, зато народ один.