– Молодцы! – обрадовался священник и, крепко схватив столик, установил его прямо под стеклами рубки. Еще пара таких столиков, и он сможет достать до стекла кулаком. А там посмотрим, кто кого!

Пацаны притащили еще один столик, и еще один, и священник взгромоздился на самый верх. Но даже отсюда он не мог увидеть, что происходит внутри. Он стукнул по стеклу кулаком. Стекло лишь гулко ухнуло. «Закаленное», – понял он.

– Дяденька! Вот возьмите! – крикнули ему снизу, и отец Василий принял в руку пустую бутылку из-под шампанского. Размахнулся... саданул...

Стекло лопнуло по всей площади, а в месте удара образовалась изрядная, в кулак, дыра. Но в целом стекло держалось.

– Бача! – заорал он. – Ты слышишь меня, скотина?!

Ноль внимания.

Отец Василий взялся за края дыры, выломал солидный кусок, ухватился за дюралевую окантовку окна и, подтянувшись на руках, заглянул внутрь.

Там никого не было. Капитанская рубка оказалась совершенно пуста.

Сначала священник не поверил своим глазам. Потом подумал, что Баче, наверное, стало плохо с сердцем или еще чего, и он просто валяется на полу капитанской рубки и ждет, когда кто-нибудь придет ему на помощь. Но чем дольше он висел, пытаясь рассмотреть каждый уголок рубки, тем лучше понимал: все это фигня, и Бачи здесь нет. Хитрая сволочь «напустила дыму» и скрылась.

– Дяденька, чего там? – крикнули священнику снизу.

– Хреново, пацаны! – выдохнул священник и опустился обратно на свою шаткую опору из трех кабацких столиков.

– Бачурин! Больше предупреждать не будем! – проревел мегафон. Тревожно и протяжно взревели сирены, загремели выстрелы, отчетливо начал меняться звук чекистских катеров, так, словно они сбрасывали скорость...

Отец Василий схватил поставленную на столик бутылку и начал судорожно молотить по стеклу, выбивая из него солидные, с мужской кулак, куски. Но стекло большей частью держалось в раме и просто висело сопливыми, прозрачными лохмотьями.

Он вышиб достаточно большой кусок, схватился за дюралевую раму, подтянул свое огромное тело вверх, буквально на пупке сделал «выход силой» и перевалился внутрь.

Вскочил и огляделся. Дверь капитанской рубки была открыта и, подчиняясь легкой качке, тихонько ходила туда-сюда... Священник повернулся лицом к штурвалу и пульту управления и вдруг увидел, что давно уже не находится посередине огромной и глубокой реки Волги. Прямо перед ним, вокруг него и, вероятно, уже под ним простирался город, огромный миллионный город.

И в тот самый момент, когда он сообразил, что видит перед собой огни областного центра со стороны главного городского пляжа, теплоход страшно заскрежетал, священника швырнуло вперед, а огромная белая махина со всеми своими разноцветными, веселыми, праздничными гирляндами десантировалась, минуя всякие там причалы, прямо на пляж.

Заорали от восторженного ужаса пацаны, священника еще раз кинуло вперед, на этот раз лбом о пульт, и тогда наступила темнота и тишина. Мертвая тишина.

* * *

Отец Василий пришел в себя от властной и довольно сильной пощечины.

– Вставай, сука!

Его рывком поставили на ноги, и пока он соображал, где он и что с ним, ударили под дых, затем пару раз по почкам и, само собой, по физиономии.

– Полегче, ребята, – попросил он и тряхнул головой. Голова болела.

– Я тебе дам, сука, полегче! – Ему сразу же саданули под ребра, и отца Василия скрутило от боли, бить эти ребята умели.

– Я тут ни при чем, – задыхаясь от боли, выдавил он. – Бачу ищите!

– Я тебе побачу! – отозвался кто-то невидимый. – Ты у меня, козел душной, все побачишь, чего натворил!

Священника снова умело саданули под дых и потащили по гремящему железом коридору. Пол шел уже наклонно, из чего можно было сделать вывод, что теплоход при десантировании на пляж завалился на бок.

– Взяли? – спросили властным, привыкшим к подчинению окружающих голосом.

– Взяли суку!

– Ну-ка! – Священника схватили за волосы и задрали голову вверх. Прямо перед ним стоял седой полный мужчина.

– Так это же не он! – заорал мужик.

– Как не он?! Мы его прямо в рубке взяли!

– Тот молодой, бритый! А это какой-то бычара!

Священник сглотнул.

– Я священник... местный... – хватая воздух ртом, выдавил он.

– Ладно, тащите его... там разберемся... – распорядился седой, и отца Василия снова саданули под ребра, видно, от злости за то, что он оказался не тем, кем надо, и почти уже совсем задохшегося поволокли дальше.

* * *

Он приходил в себя несколько раз, и воспоминания об этом времени так и шли потом – обрывками.

Сначала был огромный, почти упавший на правый борт теплоход. Он светился гирляндами, как новогодняя елка. Потом перед его взором оказались пацаны, сбившиеся в кучу на сером, тускло освещенном отблесками фонарей пляжном песке. Их поочередно ставили на колени со сложенными на затылке руками широкоплечие парни с автоматами, в масках и камуфляже.

– Петров! – орали где-то неподалеку. – Пароход целиком зачистили?!

И Петров что-то отвечал, но что именно, отец Василий не расслышал.

Потом священника и самого поставили на колени рядом с щуплым мужичком в тельнике и промасленной черной робе, и отец Василий даже подумал, что это, должно быть, дизелист или, как их там называют, моторист? Мужик испуганно таращил подслеповатые глаза на спецназовцев и молчал.

А потом его пинками погнали к машине с почти герметичным кузовом и надписью по борту «Перевозка людей», и там положили на пол, лицом вниз и снова несколько раз ударили, видимо, для профилактики. А потом сверху, прямо на него, начали кидать повизгивающих от боли и страха пацанов, и когда машина заполнилась сверх всякой возможности, повезли прочь, но куда и зачем, отец Василий соображал плохо, а точнее, к тому времени вообще не соображал.

И лишь когда его вышвырнули из машины и он услышал знакомый лязг множества металлических решеток, священник догадался: это областной следственный изолятор.

* * *

По-настоящему отец Василий пришел в себя только в камере. Рядом кто-то громко стонал, и священник, преодолевая острую боль в затылке и ребрах, поднялся на четвереньки и так, на четырех точках опоры, и пополз искать бедолагу. Эти звуки были просто невыносимы.

Стонал тот самый чернявый пацан, что предложил ему принести столики из кабака. Голова пацана была в крови, а прижатые к лицу руки мелко тряслись.

– Дай посмотрю, – с усилием оторвал его руки от лица отец Василий и не узнал. Нет, узкие костлявые плечи, тонкую шею, шапку курчавых волос он узнавал, но лицо...

Собственно, лица и не было – все размозжено, смешано с песком и грязной городской землей. И еще нос... нос был не просто сломан, он был порван и как-то противоестественно вывернут набок и вверх.