Оставшись без поддержки демократических государств и мирового делового сообщества, республика могла рассчитывать на помощь только от Мексики и СССР. В итоге предостережения националистов о «мировом коммунистическом заговоре» оказывались небезосновательными, несмотря на всю непоследовательность советской политики.

После смерти Ленина адепты теории мировой революции Троцкого опирались на постулат, что русскому коммунизму не выжить во враждебном капиталистическом окружении. Противоположная этому сталинская политика «построения социализма в одной стране», восторжествовавшая в 1927 году, подразумевала воздержание от вмешательства в революции в других странах. Например, в интересах России китайских коммунистов принесли в жертву Гоминьдану Чан Кайши, а в 1933 году Сталин добился признания Советского Союза правительством США в обмен на обещание не заниматься там подрывной деятельностью.

25 июля Хираль направил через советского посла в Париже послание Сталину с просьбой о поставках современного вооружения и боеприпасов «всех типов и в больших количествах». Советский Союз опасался ухудшения международного положения и его возможных последствий – впрочем, это не помешало Кремлю распорядиться об оказании менее противоречивой помощи: «Дать указание Наркомату внешней торговли СССР немедленно продать испанцам нефть по сниженной цене и на самых благоприятных условиях, в любом необходимом количестве»[348].

На другую просьбу Хираля – об оружии – ответа не последовало. Отсутствие откликов на события из Москвы в первые две недели Гражданской войны в Испании встревожило коммунистические круги в других странах. Сталин готовился к чистке Красной армии, созданной Троцким, и его глубоко тревожила возможность вмешательства за рубежом, которое провоцировало бы Гитлера в момент советской слабости. Но изгнанник Троцкий воспользовался этим молчанием и обвинил Сталина в предательстве испанской революции и в помощи фашистам. Независимо от того, кто побудил его к действиям (Троцкий или кто-то еще), Сталин понял, видимо, что советский коммунизм лишится всякого доверия, а то и лояльности европейских партий, если не окажет помощь республике. В итоге советский лидер решил направить помощь испанскому правительству, но только в пределах необходимого минимума. Таким образом он не опасался потревожить британское правительство, в котором нуждался как в потенциальном союзнике, и не провоцировал немцев.

3 августа по всей России прошли «народные демонстрации» и «стихийные митинги возмущения». Заводские рабочие сделали «добровольные взносы» в помощь республике, и власти направили ей первые (пока – невоенные) грузы. Кроме того, в Испанию поехали под вымышленными именами сотрудники Коминтерна, чьей задачей было обеспечить следование Испанской компартией заданной линии. Решение о военной помощи Сталин принял только в конце сентября[349]: первый груз отплыл из Крыма 26 сентября и достиг Картахены 4 октября.

Вторая страна, поддержавшая республику, – Мексика – отказалась присоединиться к соглашению о невмешательстве: при всей ограниченности ресурсов своей страны президент Ласаро Карденас предоставил республиканцам 20 тысяч винтовок «Маузер», 20 миллионов патронов, а также продовольствие. Винтовками из Мексики была вооружена милиция, противостоявшая наступавшей на Мадрид Африканской армии[350].

Таким образом, война в Испании перестала быть просто гражданской. Стратегическое значение Испании и совпадение по времени гражданской войны с подготовкой держав оси к испытанию в Европе нового секретного оружия стали залогом утраты этой войной первоначального «любительского» характера. К националистам хлынули иностранные советники, наблюдатели, технические специалисты и военные. За первый месяц восстания Франко получил 48 итальянских и 41 немецкий самолет. Республика же получила всего 13 истребителей «Девуатин» и 6 бомбардировщиков «Потэ-54». Это были старые, плохо вооруженные и даже разукомплектованные самолеты. Французское правительство не могло направлять летчиков, поэтому республике приходилось приглашать дорогостоящих добровольцев.

Андре Мальро[351], автор «Удела человеческого», открыто сочувствовавший коммунистам, снарядил на средства республиканского правительства эскадрилью «España» с экипажами из наемников. Это вызвало подозрение и насмешки представителя Коминтерна Андре Марти, не без оснований считавшего Мальро авантюристом. Прибывшие советские советники критиковали его за пренебрежительное отношение к республиканским командирам, «абсурдные инициативы» и невежество в области «воздушной тактики». Кроме того, они разносили его группу за «полное отсутствие дисциплины и уклонение от боя».

Справедливость требует признать, что его устаревшие самолеты не могли соперничать с истребителями «Хейнкель» и «Фиат», что не мешало Мальро требовать гигантской оплаты за крайне ограниченные действия его эскадрильи, о чем докладывали в Москву советские офицеры. «Он сам нанял во Франции пилотов и механиков. Большинство подалось сюда ради хорошего заработка. По его настоянию испанское правительство платило 50 тысяч франков в месяц пилотам, 30 тысяч воздушным наблюдателям и 15 тысяч авиамеханикам. В то время у правительства совершенно не было авиации, так что Мальро легко убедил его платить столько, сколько он хотел»[352].

Республика, несведущая в наемничестве и в военной промышленности, часто попадалась на удочку мошенников. Мальро выделяется среди них не только баснями о своем рискованном геройстве сначала в Испании, а потом во французском Сопротивлении, но и циничной эксплуатацией темы интеллектуального героизма в легенде Испанской республики.

Отношения между иностранцами и испанцами редко складывались гладко с обеих сторон. Франко и его союзники не выносили своего статуса должников, тогда как их высокомерные германские советники согласились бы, наверное, с мнением герцога Веллингтона об испанских офицерах при его штабе: «Национальная слабость хвасталась испанским величием».

Что касается республики, то ей суждено было гораздо больше пострадать от своего единственного могущественного союзника – Советского Союза.

Националистам тоже требовались формализованные государственные структуры, чтобы производить впечатление на иностранные правительства, – но без малейшего намека на демократию. Авторитарные ценности всех националистических групп – армии, Фаланги, карлистов, монархистов – требовали вождя. Франко, расположивший 26 августа свою ставку в Касересе, воздерживался от открытого маневрирования до окончательного снятия осады Алькасара в конце сентября. В политике, как и в военной стратегии, он не предпринимал шагов, пока все обстоятельства не складывались в его пользу.