Отряд Войновской взял Кротовку, как и планировалось, без осложнений. Безвозвратных потерь пока не появилось. Тяжело ранили лишь Семнадцатого, разворотив тому бедро. Но боец точно не должен умереть, тут Инга оказалась спокойной.

Войновская вышла на улицу. Огляделась, вслушиваясь в постоянную дробь капель. Стучало и звенело знатно, Кротовка оказалась богата на профилированный настил, применявшийся повсюду. Хорошо, что уже ночь, хорошо, что дождь разошелся. Инга не хотела терять великолепного начала экспедиции. Один раненый за все пройденные километры… это дорогого стоит.

Солдаты заняли позиции, полностью замаскировав бронеавтомобили. Танк чернел поодаль, развернув башню в сторону путей. Отряд терпеливо ждал.

– Я ее чувствую, – повторил Илья и встал рядом с майором. – Да, так и есть. Хотя очень слабо. Раз так, то ее нет в бронированных вагонах. Это великолепно.

Майор не ответила. Инга подошла к рельсам, положила руку. Стальная полоса еле заметно вибрировала.

Говорить не требовалось. Рука поднялась вверх, темные пятна, те, что еще не спрятались, рассыпались в темноту, даже сейчас бесшумно, не шлепая по грязи и лужам.

Инга смотрела в темноту, стараясь уловить первый отблеск прожектора. Все ясно и понятно. Как выглядит девочка – она не знает. Зато, благодаря Серому, известно, что та не под броней, Илья сказал прямо: если нужный человек за металлом, не почувствую.

Как и что он там чувствовал, Войновскую не интересовало. Майор осознанно шла на риск, напав на состав, но других путей не было. Третий, Девятый и Пятый, стоящие за спиной Ильи, ждали команды. Скажет – фас, ребята возьмут кого надо. Осталось чуть подождать.

Станция пряталась во мраке. Все лишнее освещение погасили. Машины стояли на позиции, готовые ослепить поезд лучами своих прожекторов. Чернели угловатыми коробками, еле заметные в стене дождя. Несколько человек заняли места пулеметных расчетов в начале и конце платформы. Тишина прерывалась лишь опостылевшей долбежкой капель.

Инга смотрела в темноту, выжидая. Огонек вдали наконец-то появился. Замигал, что-то семафоря. С платформы замигали в ответ. Сарай, облитый горючим, забитый под завязку родными и близкими, кого угодно делает намного сговорчивее. Войновская поморщилась.

Почему, когда выбор есть сразу, им не пользуются? Для чего, интересно, надо гнуть свою линию и показывать собственную глупую и неуместную крутость? Все, проиграли, продули войну полностью, даже не дав той начаться, а все туда же. Тетка эта… Инга покачала головой: вот надо было оно ей самой?

Огонек дрожал и приближался. Рельсы тихонько звенели. Воздух наполнялся ожиданием развязки. Ее люди оставались спокойны и собраны, в этом Войновская уверилась давно. Но ожидание боя всегда одинаково. Всегда.

Уверяйте себя в собственном профессионализме, пожалуйста, сколько угодно. Только помните о других, считающих так же – тех, что с удовольствием всадит в вас пулю-другую, или зарежет ножом, или рубанет заточенной лопаткой. Бой не прощает зазнайства, бой не рассчитан на гордость. В бою важна лишь готовность и его ожидание.

Бой всегда короток. Если он растянулся, то это уже его перевоплощение в оборону. Мелькнувшие секунды и минуты подобны пулям, чиркнувшим рядом и обдавшим крошкой от кирпича стены. Или кровью из твоего же товарища. Войновская шевельнула носом, втягивая воздух. Пока он пах лишь землей и дождем, но ничего, скоро запахов будет достаточно.

Огонек вырос до размеров кругляша. Даже показалось на миг, что доносится звук пыхтящего локомотива. Майор раскатала маску, застегнула ремешок на подбородке. На шлеме, обтянутом чехлом, еле заметно белела одна единственная цифра. Ноль. Зеро.

Илья отошел в сторону, спрятался за небольшой будочкой. Троица бойцов качнулась за ним, размазавшись в темноте. Майор выдвинула приклад АК. Под кожей закололо, зажгло, теплая волна поднималась от живота. Адреналин расползался по крови, будоража и волнуя. Врать сама себе Инга не хотела: да, она просто любила воевать и чувствовать чужую жизнь в своих руках.

Со стороны состава раздался свист, еще один. Поезд подкатывал, уже заметный в темноте, гудел, чернел монолитом. Войновская щелкнула кнопкой фонаря, еще, еще. Со стороны танка просигналили в ответ. Затвор ее автомата мягко лязгнул, загнав первый патрон. Скоро предстояло убивать. Это майор умела, это она делала спокойно и уверенно. Даже в первый раз, когда-то и как-то.

Как-то… Войновская смотрела на пыхтящую махину и совершенно не улыбалась воспоминаниям. Если бы кто-то, знающий майора хорошо, оказался бы рядом, то… То посоветовал бы держаться от нее подальше. Как когда-то давно.

Состав, грохоча и лязгая, приблизился к платформе. Пара-другая минут и все, он остановится. Войновская спряталась в тень, положила автомат на бетонный блок, прицеливаясь. Собственные воспоминания никуда не делись, злыми осами жужжали в голове, жалили и чуть отвлекали.

Состав зашипел, выпуская пар, тяжело вздрогнул и остановился. Инга прицелилась в головную платформу, на всякий случай. Он и правда оказался «всякий», отряд сработал чисто.

Войновская поднесла к губам динамик радиостанции, присматриваясь к остановившемуся составу. Дверь первого вагона, низкого, облитого поблескивающей броней, поднялась вверх. Нижняя часть упала на плотно подогнанные друг к другу бревна настила. Но наружу никто не вышел. Инга нажала тангетку, динамик коротко зашипел.

Бронеплощадка, не очень длинная, накрытая округлым колпаком, шевелила хоботом курсового пулемета. Кто-то из железнодорожников, не скрываясь, вылез на бортик, стоял, всматриваясь в тесноту, светлел наброшенным плащом. На вагоны мастера Кинеля установили башни от БТР-ов, тут же заворочавшиеся, со стуком покатившиеся по направляющим. Стволы КПВТ, смотрящие в темноту раструбами на концах, дрогнули, уставившись по сторонам. Лючки машинистов, прячущихся за броней будки, не опускались.

– Огонь. – Войновская отпустила динамик, повисший на коротком проводе, и нажала спуск. АК плюнул первые два патрона, добавив к звону капель звон и грохот металла по металлу. Отряд ответил на приказ тут же.

Башенные двадцатимиллиметровые пушки «Выдр» и кормовые ПКТ «Тайфунов» ударили по бронеплощадке, сметая людей за стальными бортами. Тот, в плаще, не успел ничего сделать. Его отбросило на угол платформы, практически порвав пополам очередью. Там он и лежал, на удивление не умирая, и кричал, надрывно, монотонно, через равные промежутки времени. Грохнул громовым раскатом выстрел танкового орудия, смяв самопальную стену первого вагона. Одуряюще запахло рассеивающимся порохом, добавило гарью от занявшейся платформы. Детонировал боеприпас, крыша вагона подалась, выгнувшись странной дугой. Состав душераздирающе заскрипел, закричал, заохал и завопил десятками голосов. Пулеметы не умолкали, подавляя сопротивление во втором вагоне.

Склад Кротовки позволил не жалеть боеприпасы. Железнодорожники патронов тоже не экономили. Локомотив зашипел, скрипнул металлом под стальной «юбкой», закрывающей колеса и шатуны. Дернулся, пытаясь сдать назад. Танк успел помешать, выплюнув тяжеленную плюху, разнесшую в клочья будку машиниста. Котел, наверняка зацепленный осколками, пронзительно засвистел, окутав все вокруг паром.