– Помнишь, я тебе писала, что в замке со мной случилось такое, после чего я больше не могла там оставаться?

– Да, ты еще обещала, что когда-нибудь расскажешь мне об этом.

– Нет, я ничего не обещала. Я написала – может быть. Это я помню.

Я подумала, что она собиралась открыть мне какую-то тайну, но я сильно ошиблась. Она нахмурилась, подстегнула лошадей и, упрямо молча, уставилась на дорогу. Сперва я тоже молчала, но потом мне пришло в голову, что, возможно, она хочет, чтобы я ее уговорила, – глупейшая идея. Как будто я не знала Каролину! В общем, я сказала:

– Ты еще писала, что не вернешься в замок, пока кое-что не выяснишь. Ну и как, выяснила?

Она угрюмо смотрела на дорогу.

– Этого я не могу сказать.

– Не хочешь или просто нечего?

– Не могу! И не хочу! И нечего!

Ну что тут можно было добавить?.. До замка мы доехали, не проронив ни слова. Каролина замкнулась.

Она улыбалась мне, но говорить больше не хотела, так что оставалось лишь слушать топот копыт да птичий щебет.

В замке меня приняли сердечно, как всегда, но радоваться я не могла, поскольку никакой радостью тут и не пахло. Розильда была грустной, Арильд – молчаливым и замкнутым. Но хуже всех была Леони. Я испугалась, когда ее увидела. Как можно было так измениться всего за несколько недель?

Она всегда была нервной и держалась слегка неестественно, а теперь эти черты проступили еще сильней. К тому же она похудела и выглядела совсем больной. Глаза лихорадочно блестели и казались слишком большими на ее маленьком бледном лице. Леони, конечно, не пользовалась косметикой – в Замке Роз это было немыслимо. Но на ее щеках горел болезненно-яркий румянец, а губы были чересчур красными.

Арильд обращался к ней подчеркнуто, даже нарочито вежливо, а Леони отвечала ему с кротостью, похожей на самоуничижение. Но как только к ним приближалась Каролина, они тут же забывали друг о друге и ловили каждое ее слово, следили за малейшим ее движением по-собачьи преданными глазами. Смотреть на все это было горько и больно.

Мы с Каролиной договорились уйти с ужина пораньше. Я приехала поздним поездом, а она утром уже уезжала. Все поняли, что после долгой разлуки мы хотим побыть наедине.

Мы пошли в ее комнату. Мне нужно было многое выяснить перед тем, как мы расстанемся. Я должна была знать, что она сказала здесь, в замке о том, где пропадала. Ведь для всех она была моим братом.

– Значит, ты сказала, что не была дома?

– Да.

– А как ты это объяснила? Они же, наверное, спрашивали?..

– Я никому ничего не обязана объяснять!

В ее голосе звучало раздражение. Неужели она не понимала, что я не умею так ловко изворачиваться, как она, и что говорить мы с ней должны одно и то же? Я не смогу постоянно уходить от расспросов.

– Но я ничего им не сказала, Берта. Кроме того, что мне просто нужно было побыть в одиночестве. Поэтому я и не поехала домой. Вот и все!

– Хорошо. Теперь я по крайней мере знаю.

Мы уселись перед камином. В замке продолжали топить: здесь даже летом было прохладно. Мы говорили о Леони, как ужасно она исхудала. Каролина сказала, что она почти ничего не ест.

– Наверное, у нее несчастная любовь, – сказала я всерьез, но Каролина попыталась превратить это в шутку.

– Думаешь, от несчастной любви аппетит пропадает? В таком случае я бы уже давным-давно умерла от истощения.

– Вот как? Ты что, тоже безответно влюблена?

– Конечно. Разве ты не знала? – Она лукаво взглянула на меня и добавила: Я всю жизнь безответно влюблена в одного человека.

– Вот беда-то! И в кого же?

– В себя, конечно. Неужели не замечала?

– Да, но в таком случае это вряд ли может быть безответно.

Каролина была в игривом настроении, и я пыталась отвечать ей в том же духе. Но она вдруг тяжело вздохнула и, сменив тон, сказала серьезно:

– Это очень несчастная любовь. Совершенно невозможно заставить себя отвечать на собственные чувства. Все это невероятно сложно, доложу я тебе.

– Очень может быть.

– Ты, кажется, думаешь, что я шучу?

Я не ответила. Она с вызовом посмотрела на меня.

– Считаешь, у меня не все дома? Ну, так может, ты и права!

Она вскочила и, захохотав, бросилась на кровать. Я не поняла, над чем она смеется. Это было ни с того ни с сего. И голос у нее был совсем не веселый.

– Что с тобой, Каролина? Мы говорили о Леони. Я за нее беспокоюсь.

– Да ты обо всех беспокоишься. Обо мне тоже, как видно.

– Но сейчас не о тебе речь. Разве ты не видишь, что Леони изводит себя – и физически, и душевно?

– Может, она таким образом привлекает к себе внимание, откуда мне знать!

– Ты так говоришь, чтобы просто уйти от ответа. О несчастной любви я сказала абсолютно серьезно. Мне становится страшно, когда Леони смотрит на тебя. С таким благоговением, как будто увидела самого Бога. Не могла же ты этого не заметить!

– А ты случайно не преувеличиваешь?

– Нет, Каролина! Леони безумно тебя любит. И не делай вид, что ты этого не понимаешь.

Каролина молча посмотрела на меня. Теперь от ее шутливого настроения не осталось и следа.

– Да, просто беда какая-то, – вздохнула она. – И еще эта помолвка… Розильда говорит, они абсолютно безразличны друг к другу. Но почему-то вбили себе в голову, что это их судьба – быть вместе и утешать друг друга, раз они оба такие покинутые и одинокие. Розильда просила меня объясниться с Леони, но я же завтра уезжаю. И потом, она наверняка поняла бы меня превратно.

Да, Каролина вряд ли могла что-то сделать, с этим трудно было поспорить. Все было так нелепо и дико, что просто не верилось. Насколько я поняла из письма Розильды, именно безответная любовь к Каролине свела Арильда и Леони.

Каролина смотрела на меня растерянно.

– Не могут же они всю жизнь преклоняться передо мной! – простонала она. – Уж лучше бы они в монастырь ушли. Если б я только знала, чем это кончится!

Она поднялась, подошла к столу и зажгла лампу. За окнами стало совсем темно. Было уже в самом деле поздно, я хотела уйти, но она попросила меня остаться. Что-то было у нее на сердце. В глазах ее появился темный, таинственный блеск. Мы сели за стол, и вдруг она положила свою руку поверх моей и прошептала:

– Берта… Я должна тебе кое-что рассказать. Знаешь, что со мной случилось?

– Что?..

Она понизила голос до еле слышного шепота, как будто выдыхая слова – точно боясь, что в комнате есть кто-то еще. И начала свой рассказ.