Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти события происходили в Замоскворечье, где жили Пяльцевы, поэтому вскоре, совсем как в старые добрые времена, мы засели в трактире Дятлова втроём — я, Шаболдин и старший губной пристав Фёдор Павлович Елисеев, с которым мы когда-то вместе разматывали запутанное дело с розыском безвестно пропавшего Бабурова и сообщников бесчестного вымогателя Малецкого. [1]
Елисеев, как выяснилось, вообще ничего о названных событиях не знал — должно быть, доктор, констатировавший смерть старшего Пяльцева, оказался не столь опытным и искусным, как Шустов и подозрения на отравление у него не возникло. Понятно, начинать розыск почти через три года после смерти — затея почти что безнадёжная, о чём Фёдор Павлович прямо нам и сказал, но пообещал присмотреться к полковничьей вдове, собрать о ней побольше сведений и поделиться ими с Шаболдиным.
— Вы когда эту вашу Гурову прищучите, не откажите в любезности и мне с нею побеседовать, — озабоченно попросил Елисеев. — Глядишь, и сдаст она Пяльцеву.
Мы, конечно, обещали так и сделать, но некоторое разочарование и у Шаболдина на лице читалось, и у меня, полагаю, тоже. Мы-то надеялись, что история с Пяльцевой поможет нам в розыске по отравлению Гурова, а оказалось всё наоборот — только раскрыв наше дело, мы сможем помочь Елисееву изобличить Пяльцеву. Если, конечно, именно она отравила своего деверя. Впрочем, посидеть и вспомнить под можжевеловую водку старые добрые времена оказалось не так уж и плохо, получился у нас этакий отдых от тягучего и черепашьими шажочками продвигающегося дела. Но отдых отдыхом, а ни розыска, ни моих дел никто не отменял.
Дядя Андрей в очередной раз показал, что слов на ветер не бросает и каким-то неведомым мне образом убедил хозяев земли за Рогожской заставой снизить запрашиваемую цену. В итоге я уже подписал бумаги об оплате и паевое товарищество «Русский артефакт» обзавелось крупным земельным участком. Землю, получается, купили впрок, потому что зимой строиться смысла нет, зато весной меня ждут сразу две великих стройки — завод и городская усадьба. Впрочем, не две, надеюсь, а полторы — появилась тут возможность именно усадьбу и купить, а не землю под строительство. Дом там, правда, на мой взгляд, требует изрядной переделки, но всё же не на пустом месте строиться придётся. Ну, пока время есть, сижу и думаю. Пока что склоняюсь к тому, чтобы усадьбу ту купить — не так далеко от нынешнего моего дома и от родителей моих она находится, удобно.
Зашёл тут ко мне и царевич Леонид. Один зашёл, без Татьянки, отговорился тем, что по делам выбрался, вот на обратном пути и заглянул. Сказал, что вызвать меня царь может в любой день, так чтобы я был готов, что называется, как только, так сразу. Да я что, я и так готов — все бумаги написаны, шпаргалки для себя сделаны, в голове уже не знаю в какой раз всё прокручено. Скорее бы уж… Поспрашивал я зятя и о том, с чего бы это начальство Шаболдина дало приставу добро на привлечение к розыску по делу Гуровых моей скромной (да-да, прямо такой скромной-скромной) особы. Догадка моя оказалась верной — старший Погорелов нажаловался царевичу на продолжающийся домашний арест сына, вот Леонид и поговорил с главнозаведующим городской губной управой боярином Вельяминовым, а тот сказал пару слов и заведующему Елоховской губной управой, выразив пока ещё не прямо-таки неудовольствие, а лишь некоторую обеспокоенность медленным продвижением дела. Положение у начальника Шаболдина оказалось более чем незавидным — с одной стороны городские власти и Дворянское собрание требуют скрупулёзного соблюдения законов и процедур, с другой городское губное начальство намекает, что дело бы надо раскрыть, да поскорее. Вот он и извернулся — моё-то участие ни в каких официальных бумагах не отражается, а мои способности хорошо ему известны от того же Шаболдина.
Преисполнившись благодарностью, просто так я Леонида не отпустил, угостив его кофием. Посидели недолго втроём с ним да с Варенькой, и снова потянулось у меня ожидание неведомо чего — то ли вызова пред царские очи, то ли каких новостей от Бориса Григорьевича. Кстати, что-то застрял его человек в Минске, вот интересно, что за известия привезёт он оттуда? Ожидание я скрашивал привычным для себя образом — размышлял. Над чем, полагаю, и так понятно.
По всему выходило, что Шаболдин прав, и отраву Ольга Гурова взяла у Шишовой. Прав он, однако, и в том, что доказательств этого у нас нет, но мне сейчас их и не надо, мне бы логически непротиворечивую картинку в уме построить, тогда, может, и с поиском доказательств будет попроще. К месту вспомнилось, что выдавая Шаболдину свою ложь о цели посещения Шишовой, Ольга Кирилловна сначала говорила о неких зельях для женского здоровья во множественном числе, а уже через пару минут — о том, ей помогло купленное у Шишовой снадобье в числе единственном. На доказательство оговорка эта, конечно, не тянула, но всё хоть малая капелька воды на нашу с приставом мельницу.
Но пёс бы с ней, с той оговоркой, тут всё понятно. Непонятно другое: вот какого, спрашивается, лешего так топорно, но старательно Ольга Кирилловна выгораживала мужа, если у него всё равно алиби, подтверждённое Алёной Букриной? Получается, что о наличии у Фёдора Захаровича юной любовницы супруга не знает? Ну да, так оно и получается, почти наверняка не знает. Но раз так, то она пребывает в уверенности, что Фёдор Гуров в тот день сделал нечто такое, о чём нам, по её мнению, знать не следует! И что бы это могло быть?
Сам собой напрашивался ответ, что убийство Марфы Шишовой. Нет, теоретически, убить Шишову мог и кто-то другой, но как-то такое предположение смотрелось не особо убедительно. Случайного вора, проникшего в дом и убившего хозяйку, отметаем сразу — уж к нему бы Шишова спиной не повернулась, да и следов грабежа в доме не найдено. Можно, конечно, предположить, что проникновения того вора в дом Шишова и не заметила, но это уже маловероятно. Опять же, не обнаружено следов взлома. Да, в этом мире двери днём обычно не запирают, но вряд ли такое можно подумать о Шишовой, с её-то ремеслом.