Кроме того, тогда ей пришлось бы проводить больше времени с Саймоном, а это было для нее тяжело. Сейчас ей самой хотелось свести встречи с ним до минимума. А уж видеть его вместе с мисс Стенли…

Сара всегда гордилась своей силой и стойкостью. Но похоже, на деле она была не настолько сильна.

Сейчас она смотрела на Саймона, вспоминая выражение его глаз после их занятий любовью. Вспоминая его мягкие губы, как они ласкали ее тело. Она покачала головой.

– Нет, – твердо сказала Сара. Его красивые глаза раскрылись от удивления. Впервые Сара ему в чем-то отказала.

Она снова покачала головой.

– Я не могу. Это неправильно.

Выражение лица Саймона выдавало его ярость, но он старался говорить спокойно:

– Что же в этом неправильного? Неправильно то, что ты стоишь здесь, облаченная в эту одежду, и ведешь себя как горничная.

– А я и есть горничная, ваша светлость.

Саймон взглянул на свои руки, сжимавшие поводья. На его плечах, обтянутых тонкой тканью пальто, задвигались мышцы.

Сара не представляла, о чем он сейчас думает. Ей хотелось, чтобы он рассказал. Даже до того, как они стали любовниками, ему всегда было легко делиться с ней своими мыслями, хотя Сара не имела права это выслушивать. У нее не было прав ни на что. Она всегда понимала, что его расположение и дружба – это дар, который в любой момент могут отобрать.

Мужчина в его положении не должен приближать к себе таких женщин, как она.

– Возможно, – сказал Саймон почти шепотом, посмотрев ей в глаза, – это и к лучшему.

Да, так точно будет лучше для всех. Сара лишь кивнула в ответ.

– Сара, – из дома позвал отец.

– Я должна идти, ваша светлость.

– Да, конечно. Увидимся позже.

– Да, – сказала она в надежде, что на самом деле этого не произойдет.

Даже сейчас Сара чувствовала, что кровь в теле бурлит, как морская вода во время шторма, и ничто не может сдержать ее.

– Всего хорошего, Сара.

Она сделала реверанс.

– Всего хорошего, ваша светлость.

Сара развернулась к герцогу спиной и вошла в дом. Наливая отцу чай, она украдкой наблюдала в окно, как он удаляется по извилистой тропинке в глубину парка. Вновь открывшаяся рана в разбитом сердце заставляла ее рыдать. Однако она, стараясь улыбаться как можно искреннее, болтала с отцом о том, что неплохо бы посадить вдоль ручья живую изгородь из боярышника.

Два дня спустя Саймон пригласил Джорджину прогуляться с ним на закате.

За это время он несколько раз видел Сару. Отвергнув его предложение вновь стать компаньонкой Эзме, она продолжала выполнять свои обязанности горничной. И казалось, переносила их расставание гораздо легче, чем он.

Видя это, Саймон немного успокоился и укрепился в решимости исполнить свой долг.

Погода была изумительная. Заходящее солнце раскрасило пушистые облака на небе в розовый и фиолетовый цвета. Он повел Джорджину в сторону берега ручья, по пути рассказывая об особенностях парка, который спроектировал и создал знаменитый ландшафтный дизайнер Ланселот Браун, по прозвищу Умелый Браун, еще во времена его деда. А сейчас этот парк стал еще прекраснее благодаря усилиям мистера Осборна.

– Мистер Браун хотел обойтись вовсе без сада, – рассказывал Саймон ей, когда они проходили вдоль ряда цветущих желтых роз. – Но моя бабушка не желала даже слышать об этом. Она слишком любила розы и всегда ждала их весеннего цветения. В конце концов они нашли компромиссное решение.

– Действительно, у них получился прекрасный компромисс, – ответила Джорджина.

Саймон открыл перед ней ворота сада, и они вышли на дорожку, ведущую в глубь Айронвуд-Парка. За воротами пространство вокруг теряло четкие геометрические формы классического английского сада его бабушки и начинался ландшафт с более буйной растительностью, характерный для стиля Умелого Брауна.

Они шли по извилистой дорожке, которая вела к виднеющемуся вдали лесу.

– Браун любил использовать в своих проектах воду, а в Айронвуд-Парке у него был для этого природный источник.

Пока Саймон рассказывал, дорожка вывела их на берег ручья, и из-за ежевичных зарослей им открылся прекрасный вид. Они остановились, глядя вниз на бурлящую прозрачную воду, бегущую по гладким камням.

– Мне кажется, мистер Браун сделал все, чтобы превратить Айронвуд-Парк в идиллическое место.

Саймон повернулся к ней.

– Вы находите это место идиллическим? – спросил он серьезно.

В конце концов, Айронвуд-Парк скоро станет домом Джорджине и останется им до конца ее дней.

– Конечно! Великолепное место для великолепного дома герцога Трента.

– Некоторые считают, что он… слишком холодный.

Герцогиня постоянно жаловалась на стерильную холодность этого дома. Она сделала все возможное, чтобы хоть отчасти изменить это. Но многие комнаты и залы она никогда не трогала. Саймон знал, что она поступала так из уважения к Айронвуд-Парку. Каменный зал с его вызывающей смущение статуей Лаокоона был одним из примеров ее невмешательства.

– Нет, я не нахожу его холодным, – заверила Саймона Джорджина. – Большая его часть очень элегантна. Так и должно оставаться впредь. Дом герцога должен демонстрировать его богатство и положение. Некоторые помещения, конечно, требуют модернизации и соответствующего оформления. Но для этого есть достаточно времени. И я с радостью займусь этим сама, потому что знаю, как сильно вы заняты.

Саймон отвернулся от ручья и посмотрел на дом, видневшийся вдалеке на низком пологом холме. Он выглядел возвышенно и неприступно с его готическими карнизами и сводами. Саймон родился здесь, в этом доме. И он будет родным для его семьи и их будущих потомков. Эти мысли, как ничто другое, поддерживали его уважение и любовь к Айронвуд-Парку.

Он посмотрел на будущую жену, и она ответила ему скромной улыбкой. Герцог протянул руку и взял ее маленькую ручку в изящной перчатке, и они двинулись дальше. Дорожка перед ними огибала извилины ручья.

Они шли еще несколько минут, пока не подошли к развилке. Саймон повел Джорджину путем, пролегающим подальше от скамейки, на которой он провел так много счастливых часов за беседами с Сарой. Он не хотел возвращаться к воспоминаниям о ней, держа за руку другую женщину. Это было бы несправедливо по отношению к ним обеим.

Немного дальше от их с Сарой скамьи ручей резко поворачивал, и дом позади них был уже не виден. Они снова остановились. Саймон смотрел на Джорджину, а она, подняв лицо вверх, очень мило хлопала пушистыми ресницами своих васильковых глаз. Он взял ее руки в свои.

– Ты очень красивая, Джорджина, – сказал он, понимая, что в его душе не было искренних чувств к этой девушке, и она могла почувствовать некоторую неестественность в его голосе. Но он не хотел ее обижать.