Утром следующего дня весь город уже знал о том, что ей по секрету рассказал сапожник Керим. Но самым удивительным было то, что люди продолжали идти по Большой Житомирской в сторону Сырца, на верную смерть. Она даже увидела, как две старые женщины тянули в корыте безногого инвалида. И еще она увидела труп застреленного молодого мужчины, лежащего на мостовой, головой на тротуаре. Она не знала, что произошло, но теперь группы людей — толпы уже не было, сопровождали полицейские, зорко следя за тем, чтобы никто не попытался скрыться в боковых улочках.

Люба пришла в казино за полчаса до назначенного времени, и рыжеволосая женщина, которую звали Магдой, похвалила ее. Костюм для танцев вызвал у девушки двойственное чувство — он был красив, но уж очень открыт спереди, больше напоминая купальник. Купальника у Любы никогда не было, она не представляла, как в подобном виде можно показаться людям. За все то время, что жила в Киеве, она ни разу не искупалась в Днепре, предпочитая ванну в квартире Ройтманов — для нее это было поистине райским наслаждением! Горячая вода нежила, расслабляла тело, делала кожу бархатной, и Любе не хотелось вылезать из ванны, она через силу заставляла себя это сделать, чтобы не получить замечание от Розы Генриховны.

В труппе кордебалета Люба оказалась самой молодой — разница в возрасте с остальными танцовщицами составляла пять, а то и в восемь лет, и ее сразу прозвали Малявкой, хотя по сложению она никому из них не уступала. Все шестеро были одного роста, кто-то чуть полнее, а кто-то худее.

Репетиции проходили в самом зале, уставленном столиками. Узнав, что ей надо будет делать, Люба пришла в ужас: подбрасывать ноги высоко вверх, напевая похабные слова куплетов, а в конце повернуться к залу задом и покрутить им. Когда она сказала Магде, что стесняется это делать, та вызвала помощника, Ганса, — это он провел Любу в кабинет и ущипнул.

— Это касается всех! — громко крикнула Магда, требуя внимания. — Если кто-то не будет выполнять мои указания или выполнять их плохо, ефрейтору Гансу дозволено делать с виновницей все, что он захочет, — а фантазий у него немало.

Немец осклабился, показав гнилые зубы.

— Цыпочка, — повернулась Магда к Любе, — ты не хочешь побыть часок с Гансом наедине в моем кабинете?

Люба содрогнулась от отвращения и энергично помотала головой.

— Ну и хорошо, — улыбнулась Магда. — А теперь, девочки, к «станку». Учимся в такт двигать ножками.

«Станком» она называла стулья — держась за их спинки, девушки учились высоко задирать ноги. Затем они осваивали отдельные па канкана, это делали все вместе. Тренировка была изнурительной, требовала большой отдачи. Все это было совсем не то, на что рассчитывала Люба, назвавшись артисткой. Она вспомнила вечерние походы в театр. Там артистки ходили в длинных платьях, доносили до зрителей свои переживания — горе, радость, печаль. Роза Генриховна немало труда положила, чтобы научить ее правильно говорить, но все это было не нужно для того, чтобы дрыгать ножками перед немецкими офицерами. Однако сказать об этом Магде Люба не отважилась — Ганс вызывал у нее отвращение, а начальница была женщиной решительной и, похоже, слов на ветер не бросала.

В первый день разучивали танцевальные движения без музыки, под громкий счет Магды, следуя заданному ритму. Люба сразу поняла, что все девушки имели отношение к танцам и поэтому быстро все схватывали, в отличие от нее. Время от времени Магда показывала, какими должны быть движения в идеале. Одетая только в темное трико, обтягивающее ее сильное и гибкое тело, над которым не властвовал возраст, чего нельзя было сказать о ее лице, она двигалась легко и, казалось, не уставала. Магда продолжала репетицию почти до начала комендантского часа, а отпуская домой, выдала всем по большой картонной коробке с пайком.

— Только не вздумайте все это сожрать сами! — напутствовала она девушек. — Коровы здесь танцевать не будут.

На следующий день репетиция началась в десять часов утра. После короткого перерыва на обед занятия возобновились, но уже в сопровождении оркестра. Задавал тон немецкий офицер, которого Люба видела тогда в кабинете, он лихо наигрывал веселую мелодию на рояле.

Магда требовала многократных повторений, желая, чтобы танцовщицы выполняли все движения механически, не задумываясь, что надо сделать в следующее мгновение. Репетиция затянулась до вечера, и вновь девушки получили пайки в коробках. На этот раз там оказалась даже банка мясных консервов и плитка шоколада.

Возвращаясь домой, Люба прочитала новый приказ: всем гражданам вменялось в обязанность выдавать партийных, советских и гэбистских работников, а также уклоняющихся от регистрации евреев. Укрывающим их или способствующим им в этом грозил расстрел на месте. Прочитав это, Люба не испугалась, хотя понимала, что укрывательство маленького Миши может стоить ей жизни. Она даже мысли не допускала, что возможно другое решение. Она обещала Мишу сберечь, и она его сбережет. Вернувшись домой, она начала искать в квартире безопасное место, где Миша мог бы спрятаться, если дворник вздумает сломать дверь и проникнет в квартиру. В голову ничего не приходило, но использовать шкаф как убежище она Мише запретила — туда в первую очередь заглянет корыстолюбивый дворник в поисках наживы. Так ничего и не придумав, Люба велела мальчишке, если он услышит, что в квартиру пытаются войти, спрятаться под огромной двухспальной кроватью его родителей. А сама стала размышлять, как бы переправить Мишу к своим родителям в село — ей казалось, что там он будет в большей безопасности.

Миша после того, как попрощался с родителями, сильно изменился. Это был уже не веселый любознательный мальчуган. Он затих, словно понимал, что над ним нависла смертельная опасность. Люба все еще надеялась, что Роза Генриховна жива и скоро вернется домой.

В день выступления репетировали до седьмого пота, пока Магда не решила, что теперь их можно выпустить на сцену перед офицерами, но это произошло уже почти перед самым открытием казино. Для отдыха артисткам осталось не более часа. Гвоздем программы была певица Марлен — это был псевдоним, она была профессиональной певицей славянской наружности, хотя знала песни на итальянском и немецком языках. О своем прошлом она умалчивала, как и о настоящем имени. Люба пожалела, что назвала девушкам свое имя и фамилию, но ей на помощь пришла Магда — она дала имена своим танцовщицам, которыми они должны были здесь теперь пользоваться. Любе досталось смешное имя — Зизи. Все имена были простыми, чтобы немецким офицерам было проще их выговаривать.

Несмотря на то что Люба очень устала на репетиции, она хотела сходить домой — навестить Мишу. Если очень спешить, то можно было успеть, но Магда не отпустила ее.

— Не утомляй меня, Зизи, своими проблемами, — отмахнулась от нее Магда. — У тебя есть работа, о которой мечтают многие, — здесь ты всегда будешь сыта, хорошо одета. Вылетишь отсюда — отправишься прямиком в Германию, будешь возделывать поля герров и фрау.

Люба сразу вспомнила о Мише: «Оставить его одного — значит погубить, а я обещала Розе Генриховне, что позабочусь о нем».