– Нет. – Антон немного пришел в себя. – У меня назначена встреча.

– С Шампоровским? – уточнила Таня. – Вынуждена тебя расстроить, он не придет. Соломон Борисович – профессионал и порядочный человек, он не скупает краденое. Даже у графа Радзивилла.

С минуту Модзалевский потрясенно смотрел на нее. Затем его красивое лицо пошло красными пятнами.

– Ты… Так это твоя работа? Ты меня сюда вытащила? Но как ты сумела подговорить антиквара? И что тебе надо? Чего ты от меня хочешь?! Я… я, кажется, давным-давно все тебе сказал! Наша с тобой история закончена, и я…

– МОЯ с тобой история закончена, – спокойно подтвердила Таня. – И мне от тебя ничего не нужно. Кроме одного – чтобы ты вернул золотую чашу.

Некоторое время Модзалевский молчал. Затем на его губах появилась неприятная ухмылка. Он встал и нарочито вежливо произнес:

– Всего хорошего, леди. Мне, к сожалению, пора.

Таня не удивилась, не рассердилась – лишь посмотрела куда-то в сторону, через плечо Модзалевского. Изумленный Антон проследил за ее взглядом – и увидел поднимающегося из-за соседнего столика огромного кавказца в вечернем костюме. И то, что под пиджаком у него была не рубашка с галстуком, а камуфляжная футболка, не рассмешило, а еще больше напугало Модзалевского.

– Мне жаль, дорогой, но уйти ты не можешь, – мягко и очень вежливо сказал кавказец, садясь за столик рядом с Таней и дружески кивая Антону – садись, мол, и ты тоже. – Татьяна Николаевна не закончила разговора.

– Это твой телохранитель? – с ненавистью спросил Модзалевский, садясь.

На лице Тани мелькнуло замешательство, но Тенгиз преспокойно кивнул и, словно в доказательство, аккуратно положил на стол пудовые кулаки.

– Где ты его нашла? И за какие деньги? А, понимаю, продала все-таки оружие… А мне врала, что его нашли какие-то малолетки… Дура! Полная!

Продолжить Антон не успел: Тенгиз взял его за плечо. Взял осторожно и почти нежно, но Модзалевский побелел.

– Пусти… сволочь…

– Как?

– Пустите… пожалуйста…

– Извинись, дорогой, перед дамой.

– Таня, извини… Скажи ему…

– Тенго, ради бога! – взмолилась Таня.

– Не ради бога, а ради вас, – галантно ответил Тенгиз, выпуская бледного и потерявшего всякий лоск «графа Радзивилла». – Разговаривать можешь, недоразумение?

«Недоразумение» ловило ртом воздух и с бешеной злостью буравило глазами то Таню, то безмятежного Тенгиза. Поняв, что говорить он пока не в состоянии, Таня попробовала еще раз:

– Антон, ты не понимаешь, в какую историю влез. Продать чашу ты все равно не сможешь, у тебя нет ни связей, ни опыта в таких делах. Я говорила со специалистами…

– Уж не с Шампоровским ли? – процедил, задыхаясь от ярости, Модзалевский.

– И с ним тоже, – спокойно ответила Таня, у которой все плыло перед глазами от отвращения и передозировки валерьяновых капель. – У тебя ничего не выйдет. А храня дома такой дорогой предмет, ты сильно рискуешь.

– Ты угрожаешь?

– Нет. Предупреждаю. Верни чашу, и мы разойдемся как в море корабли. Больше ты меня никогда не увидишь. Я тебя, надеюсь, тоже.

Наступила тишина. Оба мужчины смотрели на Таню. Модзалевский – с бешенством, Тенгиз – с неприкрытым восхищением.

– Но что ты-то с ней будешь делать? – с трудом взяв себя в руки, спросил Антон. – Думаешь, у тебя лучше получится ее продать? Ты сговорилась с Шампоровским?!

– Чашу нельзя продавать, пойми. Это же все равно что продать Грановитую палату или Царь-колокол. Антон, ты ведь археолог, должен понимать…

– Так ты ее передашь государству?! Отнесешь в милицию?! – неприятно скривился Модзалевский. – И каким же образом объяснишь ее появление у тебя? Может быть, расскажешь, как вытащила из стены клад и присвоила? Забыла, что это подсудно?!

– Я не собираюсь нести свою находку в милицию, – холодно произнесла Таня. – Я верну клад туда, откуда взяла, в стену монастыря. И найдут ее совсем другие люди.

– Идиотка… – пробормотал Модзалевский. – Клиническая идиотка!

– Выбирай выражения, дорогой, – посоветовал Тенгиз.

– А вы ничего мне не сделаете! – резко повернулся к нему Антон. Его лицо, такое недавно красивое, казалось теперь безобразным из-за перекосившей его гримасы бешенства. – Не сможете сделать! Я могу начать кричать! Скажу, что вы бандиты и шантажируете меня, попрошу вызвать милицию!

– Голубь мой, у тебя краденая чаша под ногами…

– Краденая, да только не мной! – почти выкрикнул Антон. Увидев обернувшихся к нему людей за соседними столиками, опомнился, заговорил тише, но с той же издевательской интонацией: – Ее украла ты. Забыла? И проблемы будут в первую очередь у тебя. Ты, Танька, дура. Была, есть и будешь! Придержи своего волкодава, мне пора!

– Зря, дорогой, – мирно сказал Тенгиз. – Отдай по-хорошему, будь мужиком.

– Да пошел ты! – выругался окончательно осмелевший Антон. Встал, поднял с пола тяжелую сумку, издевательски взял Таню за руку, намереваясь ее поцеловать, но Таня брезгливо вырвала пальцы. Ухмыльнувшись, Модзалевский насмешливо раскланялся: – Оревуар, моя прекрасная идиотка! – и пошел к дверям.

– Что же теперь? – прошептала Таня, глядя на Тенгиза.

– Танечка, все замечательно. Теперь мы просто работаем план «Б», – уверил тот, доставая мобильный телефон. И, сразу перестав улыбаться, заговорил в трубку: – Бэбо Нино? Тенго… Объект выходит. Чаша при нем. Ты готова? Натэла? Ребята? Игорь Петрович? Начинаем операцию. Мы с Таней на связи. – Положив невыключенный телефон на скатерть, Тенгиз обернулся к Тане и широко улыбнулся: – Какое вы предпочитаете вино?

– Тенго, пижон бессовестный, не вздумай предлагать девочке вино! Что ты делаешь, вай? – заверещала в трубке слышавшая его слова бабушка Нинико. Но ее уже никто не слушал.

Выйдя из ресторана, Модзалевский быстрым шагом тронулся было к метро, но от пронзительного октябрьского ветра ему сразу же стало холодно, и он остановился у троллейбусной остановки, чтобы немного прийти в себя и застегнуть куртку.

– Беда у тебя, брильянтовый… – вкрадчивый женский голос раздался над ухом до того неожиданно, что Антон чуть не подпрыгнул.

Перед ним стояла старая цыганка в свисающей из-под кожаного пальто многоярусной красной юбке. Из кармана пальто выглядывал мобильный телефон. На голове старухи был наверчен блестящий турецкий платок, из-под которого виднелись седые волосы. Очень импозантная цыганка – хитрые черные глаза, горбатый внушительный нос. Рядом с ней терлась девчонка лет тринадцати в синей косынке на волосах – такая же черная, смуглая, глазастая и горбоносая – то ли дочь, то ли внучка. Эти глаза и этот нос показались Модзалевскому смутно знакомыми, но пока он напрягал память и соображал, как отогнать уличных гадалок, бабка заговорила вновь: