Расселу показалось, будто девушка ожидала этих слов. Она никак не отреагировала на них — ни словами, ни мимикой.

— Все поняла.

— Уэйд, слышите меня?

Рассел невольно придвинулся туда, где, как ему казалось, находился микрофон:

— Да, капитан.

— Я не сказал начальнику о нашем соглашении. Если случится хоть малейшая утечка информации, прежде чем завершится эта история, ваша жизнь станет страшнее любого из ваших кошмаров. Я ясно выражаюсь?

— Предельно ясно, капитан.

Это означало, что отныне их жизни сплетены неразрывно, независимо от результата. Либо шея ощутит острое лезвие, либо голова — тяжесть короны.

Вивьен ответила своему начальнику спокойно и сдержанно. Рассел восхитился ее самообладанием, каким вряд ли мог похвастаться сам.

— Хорошо. С этим разобрались. Еще новости?

Капитан снова заговорил тоном профессионального полицейского, который анализирует ход расследования. Лирическое отступление закончилось. Работа продолжалась.

— Хорошая новость, что при необходимости в нашем распоряжении вся полиция Нью-Йорка. И возможность вытащить из постели любого чиновника в любое время суток — начальника Департамента нью-йоркской полиции в первую очередь.

Послышался шелест бумаги.

— Тут у меня результаты первых анализов. Эксперты считают, что разобрались с детонатором. Речь идет о простейшем и в то же время очень хитроумном устройстве. Ряд радиосигналов на разных частотах, которые исходят в определенной последовательности. В городе, где существуют радиоволны, это предотвращает взрыв от случайного сигнала.

Рассела с самого начала этой сумасшедшей истории терзало одно сомнение. Он снова вступил в разговор:

— Взорванное здание построено несколько лет тому назад. Как же детонатор мог сработать спустя столько времени?

Этот вопрос задавал себе, видимо, и капитан, потому что тяжело вздохнул, прежде чем ответить. При всем своем опыте он не уставал дивиться гениальности безумцев.

— Никаких батареек. Сукин сын подключил детонатор к электросети здания. Возможно, за эти годы что-то где-то испортилось и не работает, но кто знает, где еще в этом доме он оставил свое дерьмо.

Раздался какой-то странный звук, и Рассел подумал, что связь оборвалась. Но в машине снова раздался голос Белью:

— Отлично работаете, ребята. Должен сказать вам об этом. Отлично работаете.

Вивьен прервала его, потому что все необходимое они уже сообщили друг другу:

— Ну, не пропадай, пока. Звони, как только получишь новую информацию.

— Незамедлительно.

Вивьен выключила связь, и некоторое время они сидели молча, прислушиваясь к уличному шуму. Рассел смотрел на дорогу и на огни, освещавшие вечерний город. День пролетел незаметно, время опережало их, и ночь подкралась как-то неожиданно.

Первым заговорил Рассел. Доверие, которое оказал ему Белью, позволив участвовать в качестве свидетеля при расследовании, заслуживало ответного жеста.

— Хочешь оригинал?

Занятая своими мыслями, Вивьен не сразу поняла, о чем он.

— Какой оригинал?

— Ты была права, когда упрекнула меня в том, что я принес ксерокопию письма, полученного от Зигги. Подлинник я положил в конверт и отправил на свой домашний адрес. Это он научил меня такому приему. Думаю, конверт лежит сейчас в моем почтовом ящике.

— Где ты живешь?

Рассел порадовался, что Вивьен не стала развивать тему.

— Двадцать девятая улица, между Парк-авеню и Мэдисон.

Ни слова не говоря, Вивьен проехала по Квинс-бульвару и направилась к мосту Квинсборо, потом на Манхэттен на уровне Шестидесятой улицы, свернула налево на Парк-авеню и двинулась на юг, влившись в общий транспортный поток.

— Приехали.

Голос Вивьен донесся до него откуда-то издалека, и Рассел понял, что успел задремать. Машина стояла на Двадцать девятой улице, на углу. Оставалось только перейти на другую сторону, и он окажется у своего дома.

Вивьен взглянула на него, пока он протирал глаза:

— Устал?

— Похоже.

— Выспишься, когда эта история закончится.

Не признавшись, что у него совсем другие планы, Рассел воспользовался зеленым светом и перешел дорогу. Толкнул стеклянную дверь и очутился в вестибюле.

Здесь, как и во всех домах в этом престижном районе Нью-Йорка, имелась круглосуточная диспетчерская служба. Рассел подошел к стойке и удивился, увидев кроме консьержа еще и Зефа, коменданта здания. Славный человек, албанец, трудившийся не покладая рук, пока не достиг своего теперешнего положения. С ним у Рассела издавна сложились хорошие дружеские отношения. Он был уверен, что Зеф не просто свидетель его сомнительных затей, но и единственный, кто втайне восхищается им.

— Добрый вечер, мистер Уэйд.

Кроме предрасположенности к беспутной жизни Рассел отличался еще и рассеянностью, поэтому, потеряв несколько комплектов ключей, теперь оставлял их у дежурного, и тот обычно сразу же протягивал ему связку. Сейчас Рассел не увидел этого привычного жеста и понял — что-то не так. С некоторым сомнением он обернулся к своему приятелю:

— Привет, Зеф. Теперь ты потерял мои ключи?

— Боюсь, у нас проблема, мистер Уэйд.

Слова эти и особенно выражение лица Зефа окончательно встревожили Рассела.

— В чем дело?

Зеф смутился, но тем не менее посмотрел ему прямо в глаза:

— Сегодня приходили представитель «Филмор инкорпорейтед» и адвокат с письмом от управляющего фирмы в мой адрес. И с письмом для вас.

— И что там?

— Ваше письмо я не вскрывал по очевидным причинам. Можете получить его со всей остальной почтой.

— А другое?

— В письме, адресованном мне, говорится, что квартира в этом здании, принадлежащая обществу, с настоящего момента больше не находится в вашем распоряжении. Поэтому я не могу дать вам ключи.

— А мои вещи?

Зеф пожал плечами, как бы говоря: не стреляйте в меня, я только пианист. Рассел рассмеялся. Все это смахивало на какую-нибудь голливудскую комедию, однако же происходило в действительности.

— Человек, которому поручено заняться этой проблемой, поднялся в квартиру и сложил ваши личные вещи в два чемодана. Они вон там, в кладовой.

Зеф и в самом деле выглядел очень огорченным, и Рассел, зная его отношение к себе, не сомневался в его искренности. Тем временем консьерж сходил за почтой и положил ее на мраморную стойку. Рассел увидел желтый конверт, надписанный его собственным почерком, и другой — со штемпелем «Филмор инкорпорейтед» вместо марок. Открыв его и развернув лист, сразу узнал почерк своего отца.