В. С.: Согласен здесь с Женей. Там действительно очень сложный клубок. Вся эта история нелинейна и неоднозначна. Изначально сценарий был страниц на 130–140, если не ошибаюсь. Это больше двух часов экранного времени. Его пришлось сильно сокращать, поэтому многие вещи остались за кадром. Еще раз скажу – фильм Павла Сидорова и книга Олега Кожина – это как две стороны медали, если хотите.

Олег Кожин привнес в образ придуманного вами монстра Безликого что-то лавкрафтианское, из «Мифов Ктулху». А как вы сами представляли себе это чудовище, поджидающее нас в мире снов?

Е. К.: Несмотря на то что в фильме Безликий – это демон, лично я его воспринимаю скорее как Чужого из мира снов. Чужой убивал героев не потому, что он был «плохим», а потому, что таким его создала вселенная. Да, для людей он смертельно опасен, но все его действия – это инстинкты, а не моральный выбор.

Так же дело обстоит и с Безликим – его паразитирование на наших снах продиктовано его же собственным выживанием.

Вообще, на ранних этапах работы над сценарием прототипом Безликого послужили обитатели мира неорганических существ – о нем писал в своих работах Карлос Кастанеда. Постичь умом их природу невероятно сложно, но при этом с ними можно взаимодействовать. И при взаимодействии эти существа способны принимать самые различные формы.

Что же до Безликого, то его формы продиктованы нашими же собственными фобиями. Безликий прекрасно знает, чего мы боимся на самом деле и в каком страхе не хотим признаваться даже самим себе, и пользуется этим.

В. С.: Безликий сначала был у нас Безглазым, кстати. Его внешность в фильме окончательно оформилась уже в ходе съемок. Это существо, у которого вместо лица пропасть, такая Геенна Огненная на самом деле, в которую он затягивает страхи людей и их самих.

Олег, ты писал книгу, когда работа над фильмом еще шла полным ходом. С какими сложностями пришлось столкнуться?

Олег Кожин (О. К.): В первую очередь это сжатые сроки. Написать роман за полтора месяца – это маленький трудовой подвиг, как мне кажется. До этого моим рекордом был роман за четыре месяца. Правда, он был больше по объему, но не суть. Совмещать литературу с основной работой и семьей можно, когда пишешь неторопливо. Когда же за плечом, хлопая битой по ладони, маячит здоровенная туша Дедлайна, в работу врубаешься с головой. Спать ложился в четыре-пять утра. На выходных прерывался только на еду и контрастный душ – хорошо прочищает голову. Даже на улицу не выходил. До сих пор очень жалею, что несколько выходных дети провели, практически не видя папу. Буду наверстывать (смеется).

Для тебя лично чем был интересен этот опыт? Вынес ли ты из него какие-то уроки, была ли эта работа для тебя полезна?

О. К.: Мне, как автору, всегда интересен любой новый опыт, а этот вдобавок был крайне увлекателен, потому что позволил заглянуть на сторону кинематографа. Для себя понял, что умею писать не просто быстро, а очень быстро. Понял, что могу быть достаточно гибким, подстраиваясь под готовый сценарий. Это, конечно, нельзя назвать настоящим соавторством, но что-то близкое есть. А ведь не так давно я думал, что соавторство – это вообще не про меня!

Вопрос всем. Можно ли воспринимать книгу в отрыве от фильма, можно ли смотреть фильм в отрыве от книги? Насколько они связаны, насколько различаются, хорошо это или плохо?

Е. К.: Во-первых, они действительно отличаются, особенно во второй половине. Мне было крайне интересно прочитать то, как Олег Кожин переосмыслил некоторые моменты сценария.

Ну а во-вторых, разные виды искусства предназначены для отражения разных типов конфликта.

Так, литература идеально подходит для того, чтобы влезть герою в голову и проследить за его внутренним конфликтом. Театр убедителен в демонстрации межличностного конфликта. А кино дает отличную возможность показать конфликт между героем и группой людей, обществом, природой и так далее.

Так вот, фильм «Рассвет» и книга «Рассвет» – это ни в коем случае не копии друг друга, а различные пути изложения различных вариантов развития одной истории.

О. К.: Мне кажется, книгу стоит воспринимать как более глубокое развитие истории, показанной в фильме. Хронометраж киноленты зачастую многое оставляет за кадром. Неспешное повествование «в бумаге» может себе позволить отвлечься на детали, из которых и выстраивается мир «Рассвета». Я мог позволить более длительную остановку на детстве Антона, на истории мамы главных героев, углубить мифологию. Это, на мой взгляд, и есть главная задача любой новеллизации.

В. С.: Мы фактически повторяем друг друга (смеется). Значит, это действительно абсолютно самостоятельные произведения.

«Рассвет» – это фильм (и книга) про ночные кошмары. Не посещали ли вас самих какие-то ужасные (или прекрасные) видения в процессе работы над этим проектом?

Е. К.: Несколько лет назад я выяснил, что у всех моих ночных кошмаров невероятно банальная причина. Оказывается, пугающие образы, после которых я резко просыпаюсь, возникают тогда, когда я мерзну. То есть если во сне я скидываю с себя одеяло, а в комнате при этом прохладно – значит, быть кошмару.

Установив такую взаимосвязь, я жутко обрадовался и стал периодически высовывать свои ступни из-под одеяла. Они у меня мерзнут сильнее всего, так что я мог гарантированно видеть очередной жуткий сон. Делал я это потому, что далеко не все фильмы ужасов, которые я смотрел, по-настоящему меня пугали, в то время как ночные кошмары работали безотказно.

Впрочем, однажды эту практику пришлось прервать, так как моя жена устала просыпаться посреди ночи от моих воплей.

Однако есть и другая категория кошмаров, которые не ведут к резкому пробуждению. Это такие неприятные навязчивые сны, воспроизводящие один и тот же тревожный сюжет. Тут просится аналогия с приемами в фильмах ужасов – скримерами и саспенсом. Скримеры – это резкое возникновение пугающего образа, которое, как правило, сопровождается оркестровым ударом, в то время как саспенс – это тревожное, гнетущее ожидание. Так вот, мои мерзнущие ступни вели к снам-скримерам, в то время как саспенс-сны возникали спонтанно, безо всякой на то причины. В моем наиболее частом саспенс-сне я еду в лифте на нужный мне этаж, боясь при этом, что лифт не остановится и поедет дальше. Разумеется, так оно и происходит, ибо в этом вся суть механики снов. Как только мы начинаем во сне чего-то бояться – это тут же нам является во всей своей ужасающей красе. Так что я в течение нескольких лет проезжал в лифте нужный мне этаж и ехал дальше, в пугающую неизвестность. Однако работа над «Рассветом» помогла мне победить этот кошмар! В очередной раз попав в неуправляемый лифт, я просто понял, что, очевидно, не могу находиться нигде, кроме сна. Сновидение тут же стало осознанным, а сам я переместился в другие, гораздо более приятные места.

В. С.: Конечно же, я не стал бы заниматься этим проектом, если бы это не было мне близко. Мне довольно часто снятся кошмары, абсолютно разные. Но скажу сразу – я никогда не пытался заниматься практикой осознанных снов. Лень, видимо. Мне даже нравятся мои кошмары, потому что там получается вылавливать какие-то идеи, которые можно использовать в кино. Вообще, тема бессознательного, фобий и прочего занимает огромный пласт в жизни каждого из нас. Просто мы пытаемся делать вид, что этого нет, что все это чушь какая-то. Забыть, отодвинуть на третий план. Но это никуда не уходит. На самом же деле, я думаю, это наш внутренний ребенок пытается говорить с нами. Я в детстве, например, страшно боялся темноты. А моя старшая сестра любила затолкнуть меня в пустую темную комнату и запереть дверь. Ужас был непередаваемый. Это сейчас мне смешно. Тогда-то было не до смеха совсем.