и гобеленах в рамках одного изображения можно увидеть события, происходящие одновременно в разных местах.

Это художественный ход пережил второе рождение в начале XX века и активно использовался в театральных постановках, в частности, Всеволодом Мейерхольдом.

Проявился он и в живописи — теоретиком так называемого симультанного контраста стал знаменитый швейцарский художник Иоханесс Иттен, описавший оптический эффект, когда при восприятии одного цвета зритель одновременно сам дополняет его ещё каким-то другим73.

Когда же мы говорим о «принципе симультанности» в рамках ВРР, то речь идёт о своеобразной вложенности различных нейронных структур друг в друга:

• нейрон может выходить в определённую кортикальную колонку, а та, в свою очередь, в какую-то функциональную область коры, а та — в какую-то ассоциативную зону,

• и этот же нейрон может быть включён в какую-то другую локальную нейронную сеть, которая, в свою очередь, входит в какую-то более общую нейронную сеть, а та — в ещё большую.

Таким образом, нейрон может запустить сразу несколько процессов, как бы участвуя параллельно за разными шахматными досками в сеансе одновременной игры. При этом его «соперники» по игре и сами участвуют в каких-то, уже своих, турнирах, также с большим количеством участников.

Поскольку мы с вами рассуждаем в пространственно-временных координатах, нам, конечно, сложно себе представить, как это происходит.

Но поэтому мы с вами и обсуждали проблему «времени» — события представляются нам последовательными лишь потому, что мы искусственно выделяем одно из них и пытаемся реконструировать его во «времени».

Но когда мы смотрим на соответствующие реконструкции, сделанные отдельно и последовательно, мы и сталкиваемся с парадоксами, которые не в силах разрешить…

В частности, я говорю сейчас о тех эффектах, которые в рамках концептуальной модели ВРР, определяются через «принцип тяжести».

Его можно объяснить, с большими упрощениями, конечно, через нейрофизиологический принцип доминанты, сформулированный Алексеем Алексеевичем Ухтомским.

Под «доминантой» Ухтомский понимал устойчивый очаг повышенной возбудимости нервных центров, при котором привходящие возбуждения усиливают этот очаг, а исходящие от него, напротив, затормаживаются74.

То есть суть «доминанты» примерно в следующем:

• в мозге одновременно существует множество разных очагов возбуждения, но лишь один из них может стать «победителем» в этой игре, то есть разрешиться каким-то внешним действием или каким-то внутренним результатом,

• по мере того как один из очагов набирает силу, он как бы захватывает возбуждения других нервных центров и подавляет их работу, а те, в свою очередь, действуют так же, и в конечном итоге какой-то из них побеждает в этом перетягивании каната.

«Принцип тяжести» нельзя приравнять к понятию «доминанты», поскольку она используется для описания лишь, грубо говоря, макропроцессов мозга, тогда как принципы, составляющие концептуальную модель ВРР, работают на всех уровнях организации мозга.

Кроме того, мне кажется здесь удачной аналогия с физической «тяжестью», а точнее — с понятием гравитации: чем «тяжелее» физический объект, тем большей гравитацией он обладает.

Так же и с центрами возбуждения в головном мозге — чем активнее очаг, тем большее количество нейронных сетей будет вовлечено в его работу (что можно видеть наглядно в случае эпилептического припадка, когда возбуждение, возникшее в какой-то конкретной области коры, может приводить к генерализованному эпилептическому возбуждению).

Поскольку большинство нейронов коры головного мозга связаны с тысячами других нейронов, то у разных нейронных сетей неизбежно должны появляться конкуренты, которые в каком-то смысле и каждый конкретный нейрон должны перетягивать, так сказать, в себя.

Понятно, что вся эта система существует не в замкнутой среде:

• с одной стороны, физиологические изменения в организме влияют на активность нейронов в головном мозге, запуская те или иные «потребности»,

• с другой стороны, любые действия человека получают обратные связи от внешней среды.

То есть система мозга, с одной стороны, постоянно подпитывается раздражителями, а с другой — сама меняется под влиянием этих раздражителей, которые, можно сказать, меняют расстановку сил в мозге, играя на стороне тех или иных нервных центров.

В любом случае вполне оправданно говорить, что те или иные центры мозга плюс ещё вложенные, как мы уже обсуждали, друг в друга могут обретать специфическую «тяжесть» (степень возбуждения), конкурируя за единое для всех них окно выхода — реализацию предполагаемых ими действий.

Очевидно, таким образом, что этот «гравитационный» эффект работает как на уровне одного нейрона, так и на уровне всего мозга в целом. И если в случае нейрона это потенциал действия, то в случае мозга — та самая «доминанта» Алексея Алексеевича Ухтомского.

«Принцип симультанности» и «принцип тяжести», таким образом, во-первых, работают, по сути, совместно, во-вторых, как мы можем видеть, описывают динамический аспект работы мозга — его «координату процесса».

Реконструкция реальности

Недостаточно, чтобы мысль стремилась к воплощению в действительность, сама действительность должна стремиться к мысли.

Карл Маркс

Методология мышления предполагает, что познаваемая нами реальность существует за границами нашего с вами рецепторного аппарата, а поэтому она нам недоступна. Всё, что мы имеем, — это лишь некий слепок с неё, некие представления о ней.

Причём этот слепок определяется нашим воспринимающим аппаратом, судя по всему, даже в большей степени, чем самой реальностью. Достаточно сравнить скудный арсенал наших рецепторов с богатством тех представлений о реальности, которые создаёт наш мозг. И тут легко понять, насколько реальность, с которой мы, как нам кажется, имеем дело, нами выдумана.

С другой стороны, наши представления о мире — это модель мира, созданная нами под наши же нужды. И в целом этого должно быть вполне достаточно — люди во все времена моделировали мир под свои цели и задачи, а глубже — этим же всегда занималась и эволюция.

Но есть несколько проблем.

• Например, каждый из индивидов пользуется своей моделью реальности и одновременно находится в иллюзии, что у всех у нас общая модель реальности — «одна на всех».

Разумеется, это не так — нет ни одной головы, ни одной информационной системы, в которой была бы представлена вся модель реальности, составленная из всех прочих[28].

Остаётся поэтому только догадываться, насколько ущербной является индивидуальная модель реальности даже у самого умного и эрудированного из людей — а она лучшее, на что способен человеческий мозг.

• Другая проблема заключается в том, что мы не можем соотнести модели реальности двух разных людей друг с другом.

Любая такая модель выражается нами в языковой форме, а поэтому мы легко впадаем в иллюзию, что другие люди корректно понимают наши представления о реальности, а мы, в свою очередь, хорошо понимаем их видение реальности.

Однако значения, которые стоят за знаками языка, укоренены в наших