— Как он к вам попал? — спросил мистер Клодд. — Вы его долго искали или кто-то пришел и сказал вам о нем?

— Старик Глэдман, у него лавка писчебумажных товаров на Чансери-лейн, привел его как-то вечером примерно два месяца тому назад. Сказал, что это дальний родственник, у которого не все в порядке с головой, но он никому не причинит вреда, и ему нужен человек, готовый закрыть глаза на его причуды. Комната пустовала уже пять недель, старичок выглядел безобидным, как ягненок, цену предложили достойную, так что я ухватилась за это предложение. И старик Глэдман, объяснив, что ему нужно, дал мне подписать письмо.

— Копия у вас сохранилась? — деловито спросил Клодд.

— Нет. Но я помню, что в нем. Глэдман написал его заранее. Пока деньги поступают в срок, он не мешает никому жить и не болеет, я предоставляю ему стол и кров за семнадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю. Тогда я не нашла, чему можно возразить. Деньги поступают в срок, что касается шума, так он ведет себя, как христианский мученик, а не обычный человек, и по всему выходит, жить он здесь будет до конца моих дней.

— Подождите еще немного, и он станет смеющейся гиеной или воющим шакалом, а этим ой как помешает жить другим. И вы получите повод избавиться от него.

— Да, но он может также вообразить, что он тигр или буйвол, и эта неделя, возможно, станет последней в моей жизни. Тогда никаких поводов мне не потребуется.

— Предоставьте это мне. — Мистер Клодд встал и огляделся в поисках шляпы. — Я знаю старика Глэдмана и поговорю с ним.

— Может, вы также попросите показать вам письмо, которое я подписала, — предложила миссис Постуистл, — и скажете, что вы об этом думаете. Я не хочу провести остаток дней в сумасшедшем доме, пусть это и мой дом.

— Предоставьте это мне, — уверенно повторил мистер Клодд.

Июльская луна покрывала серебристой вуалью мрачность Роллс-Корта, когда пятью часами позже подбитые гвоздями сапоги мистера Клодда застучали по неровной мостовой. Но мистер Клодд не любовался ни луной, ни звездами, не наслаждался тишиной ночи. Его занимали более важные дела.

— Видели старого мошенника? — спросила миссис Постуистл с нарочитой небрежностью, вновь первой входя в гостиную.

— Прежде всего хочу уточнить. — Мистер Клодд положил шляпу на стол. — Правильно ли я понимаю, что вы действительно хотите от него избавиться? Что это? — спросил он, когда что-то тяжелое, упавшее на пол над головой, заставило его подпрыгнуть на стуле.

— Он пришел примерно через час после вашего ухода, — объяснила миссис Постуистл. — Принес с собой карниз для занавесок, который купил за шиллинг на Клермаркет. Один конец положил на каминную полку, второй привязал к спинке кресла. Идея в том, чтобы спать, уцепившись за него руками и ногами. Да, вы все понимаете правильно. Я хочу от него избавиться.

— Тогда, — мистер Клодд уселся поудобнее, — это можно сделать.

— Спасибо Тебе, Господи! — истово воскликнула миссис Постуистл.

— Все обстоит, как я и думал, — продолжил мистер Клодд. — Старикан — он брат жены Глэдмана — получает небольшую ежегодную выплату. Точную сумму я не узнал, но этих денег вполне достаточно, чтобы снимать ему комнату и приносить Глэдману, его опекуну, приличный доход. Они не хотят отправлять его в сумасшедший дом. Не могут утверждать, что он буйный, а если поместить его в частное заведение, то на это уйдет вся выплата. С другой стороны, им не хотелось и самим за ним присматривать. Я поговорил со стариком Глэдманом откровенно, чтобы ему стало ясно, что я все понимаю, и… короче, я готов взяться за эту работу, при условии, что вы действительно хотите от него отделаться, и в этом случае Глэдман готов порвать ваш контракт.

Миссис Постуистл пошла к буфету, чтобы налить мистеру Клодду виски. Еще один удар об пол — и более сильный — донесся сверху в тот самый момент, когда миссис Постуистл, подняв стаканчик на уровень глаз, собралась его наполнить.

— Я считаю, что он мешает людям жить, — изрекла миссис Постуистл, глядя на осколки разбившегося об пол стаканчика.

— Вам осталось потерпеть только одну ночь, — успокоил ее мистер Клодд. — Завтра я его заберу. А пока советую вам, перед тем как ложиться спать, постелить матрас под его насестом. Мне бы хотелось, чтобы вы передали его мне в относительном здравии.

— Матрас приглушит звук, — согласилась миссис Постуистл.

— За трезвость! — Мистер Клодд выпил виски и поднялся, чтобы уйти.

— Как я понимаю, вы все обставили к собственной выгоде, — указала миссис Постуистл, — и никто не может вас за это винить. Благослови вас Бог, вот что я скажу.

— Мы отлично поладим, — предсказал мистер Клодд. — Я обожаю животных.

На следующий день, рано утром, к дому миссис Постуистл подкатил четырехколесный кеб, и в нем уехали Клодд и Лунатик Клодда (как его потом начали называть), вместе с пожитками Лунатика Клодда, включая и карниз для занавесок, а объявление на веерообразном окне над дверью маленького бакалейного магазинчика — «Комната для одинокого мужчины» — несколько дней спустя привлекло внимание странного вида, долговязого, худющего парня, речь которого миссис Постуистл первое время понимала с трудом. Вот почему сегодня можно встретить поклонников «Огородной школы»[4], печально бродящих по Сент-Дункан-ин-Уэст в поисках Роллс-Корта, да только его там больше нет. Но это уже история Шотландского паренька, тогда как мы ведем рассказ о молодых годах Уильяма Клодда, ныне сэра Уильяма Клодда, члена парламента, владельца двадцати пяти газет и журналов: Правдивого Билли, как мы его тогда называли.

Никто не может сказать, что Клодд не заслужил прибыли, которую принес ему незарегистрированный частный сумасшедший дом на одного пациента. Уильям Клодд являл собой добрейшего человека, если сентиментальность не мешала бизнесу.

— Никакого вреда от него нет, — утверждал мистер Клодд, обсуждая этот деликатный вопрос с неким мистером Питером Хоупом, журналистом с Гуф-сквер. — Он всего лишь немного ку-ку, но и мы с вами станем такими же, если нам изо дня в день будет нечем заняться и останется только заниматься ничегонеделанием. Детская игра, вот и все. Я выяснил, что наилучший вариант — относиться к этому, как к игре, и даже принимать в ней участие. На прошлой неделе он захотел быть львом. Я понимал, какие это принесет неудобства. Он бы ревел, требуя сырого мяса, и, думаю, всю ночь бродил бы по дому, охотился. Убеждать я его не стал — бесполезно. Просто взял ружье и застрелил. Сейчас он утка, и я хочу, чтобы он ею остался. Сидит часами около своей ванны на трех фаянсовых яйцах, которые я ему купил. Мне бы хотелось, чтобы так же мало проблем возникало с некоторыми психически здоровыми.

Вновь пришло лето. Клодд и его Лунатик, тихий, аккуратный старичок, часто прогуливались рука об руку, обходя улицы и площади, на которых Клодд собирал арендную плату. Не вызывало сомнений, что они очень привязаны друг к другу. Вот только роли у них словно поменялись. Клодд, молодой и рыжеволосый, относился к своему седому, с морщинистым лицом спутнику с отеческой терпимостью. Лунатик иной раз смотрел на Клодда с выражением детской любви.