В таком положении были дела в Пририонском крае, когда началась турецкая война 1828 года.

По плану, составленному в то время в Константинополе, турецкие войска должны были действовать в Азии по двум направлениям: главные силы имели назначением идти на Гумры, чтобы возмутить против России мусульманское население края; другой вспомогательный отряд должен был занять Гурию, Менгрелию и Имеретию, чтобы овладеть приморскими пунктами и привлечь на свою сторону христианские народы призраком возрождения их политической самостоятельности. И Пририонский край получал таким образом важное в войне и стратегическое и политическое значение.

Правителем Имеретии был в то время генерал-майор Карл Федорович Гессе, лифляндский уроженец, некогда адъютант графа Каменского, под начальством которого сражался в Финляндии и в Турции, затем он делал Наполеоновские войны, командовал тридцать восьмым егерским полком, произведен по линии в генерал-майоры и назначен на Кавказ командиром третьей бригады двадцать второй пехотной дивизии, расположенной тогда в Кутаисе. Таким образом, Гессе был призван на пост правителя Имеретии в самое тревожное и трудное время. Человек в крае совершенно новый, не имевший за собой в прошлом ни громких отличий, ни выдающихся подвигов, он сумел, однако, с достоинством выйти из этой тяжкой борьбы и с ничтожными средствами охранить спокойствие и безопасность вверенного ему края.

Когда началась турецкая война, в распоряжении Гессе находилось всего шесть батальонов пехоты (Менгрельский пехотный и сорок четвертый егерский полки в полном составе), один Донской казачий полк и четырнадцать орудий. С этими войсками он должен был держать в повиновении Абхазию, не допускать высадку турок на всем протяжении восточного берега Черного моря между Анапой и Поти, сторожить Менгрелию и следить за Гурией, где уже явно обнаруживались признаки начинающегося брожения. По счастью, Менгрелия и Имеретия, несмотря на все происки Турции, остались совершенно спокойны, и жители этих стран показывали чувства полного расположения к России. Дадиан Менгрельский сам вызвался поставить под ружье четыре тысячи конной и пешей милиции; имеретинские князья также собирали ополчение. Но Гурия стояла в стороне от общего единодушного вооружения и невольно возбуждала к себе недоверие. Решено было, однако, действовать против нее сначала мерами кротости, и в Гурию посланы были прокламации. Главнокомандующий писал и княгине-правительнице, давая ей знать, что двусмысленность ее поведения не составляет для него тайны, но что, в случае уклонения ее от пути долга, она будет единственной виновницей пагубных последствий для всей владетельной фамилии. Гурия притихла. Сношения ее с Кобулетами, однако, не прерывались; княгиня облекла их только еще в большую тайну и запретила всем гурийцам под страхом смертной казни отлучаться из края.

В Кобулетах жили в то время два беглых грузинских царевича, Александр Ираклиевич и брат его Вахтанг, сильные еще не остывшей привязанностью к ним многих грузинских князей, как к представителям сошедшей с политической арены царственной династии Грузии, и их агитаторская деятельность могла наделать немало хлопот. Но пока они вели переговоры с кобулетцами, русские войска, стоявшие в Кутаисе, получили приказание двинуться к Поти и овладеть этой важной приморской крепостью.

В начале июня генерал-майор Гессе выступил из Кутаиса с двухтысячным отрядом, в состав которого вошли шесть рот Менгрельского и пять рот сорок четвертого егерского полков при одиннадцати орудиях. Это было первое наступательное движение русских в кампанию 1828 года. 20 июня, в то время, когда Паскевич еще только производил рекогносцировку Карса, Кутаисский отряд стоял уже под стенами Поти. Спустя несколько дней к нему подошел Дадиан Менгрельский с полуторатысячной милицией. Но едва менгрельцы разбили свой лагерь, как турки сделали вылазку, и Дадиану пришлось выдержать довольно упорную битву. Турки были отбиты, и княжеская милиция преследовала их почти до самых стен крепости. В ту же ночь менгрельцы сами спустились на лодках вниз по Риону и заняли один из островов, на котором Гессе и заложил против Поти большую осадную батарею. Туда поставили две двадцатичетырехфунтовые пушки, доставленные морем из Редут-Кале, но они оказались так плохи, что после нескольких выстрелов их разорвало на самой батарее и одиннадцать артиллеристов заплатили за это жизнью. Пришлось действовать из одних полевых орудий. Три батареи – одна на острове, а две на берегах Риона – неумолчно громили крепость в течение двенадцати дней, и скоро береговая неприятельская батарея была сбита, несколько турецких лодок, пытавшихся подойти к крепости, потоплены, и в самой крепостной стене пробита огромная брешь. Тогда осажденные вступили в переговоры. Оказалось, однако, что турки умышленно затягивали их, ожидая прибытия помощи из Кобулетов, и Гессе приказал возобновить бомбардировку. Крепость отвечать уже не могла и 14 июня выкинула парламентерский флаг. Комендант ее Аслан-бей сдал Поти на капитуляцию. Гарнизон, состоявший при начале осады из шестисот человек, был отпущен с оружием, и 15 июня в девять часов утра русские войска заняли Поти. В ней взято было тринадцать знамен и сорок четыре орудия, но между небольшим количеством найденных снарядов вовсе не оказалось картечи, и турки уже с самого начала осады вынуждены были заряжать свои орудия гвоздями и мелкими каменьями.

Тягостная блокада, производившаяся в самое знойное время и в местности крайне болотистой, породила в войсках страшную смертность, так что общая цифра русских потерь достигла шестисот человек, из которых только двадцать один был убит и ранен неприятельскими снарядами. Болезненность до того внедрилась в войсках, что когда отряд был распущен и возвратился в Кутаис, то в течение одного сентября в нем из числа двух тысяч шестисот человек заболевших тысяча двести умерли от лихорадки и на весь обширный Пририонский край не осталось под ружьем и трех тысяч штыков, считая здесь даже войска, стоявшие в отдаленном Сухуме.

Падение Поти показало туркам, как неосновательны были их расчеты на сочувствие к ним народов картлийского племени, а русские, напротив, могли убедиться в их искренней преданности, видя под своими знаменами и многих имеретинских князей и самого Дадиана Менгрельского. С ними не было только гурийцев, и это обстоятельство указывало на необходимость обратить особенное внимание на внутреннее положение этой страны.

Уже в конце минувшего столетия Гурийское княжество, примыкавшее тогда с одной стороны к едва уцелевшим развалинам Менгрелии, Имеретии и Грузии, а с другой – к двум сильным пашалыкам турецкой империи, видимо клонилось к упадку и доживало свои последние дни. Ослабленное внутри раздорами, которые усердно поддерживались турками, оно, собственно, должно было утратить свою самобытность, и только покровительство России спасло дальнейшую политическую жизнь Гурии, оставив ей автономное существование, как и другим христианским землям этого края.

Введенная в состав Российской империи в 1804 году, Гурия наслаждалась с тех пор совершенным спокойствием внутри и безопасностью извне. Маленькие тучи, пронесшиеся над нею во времена Ермолова, не оставили после себя заметного следа, и счастливое положение дел в стране изменилось только по смерти последнего владетеля ее, Мамия Гуриеля, скончавшегося в 1826 году, в разгар Персидской кампании. Наследник его Давид был малолетний, а потому для управления Гурией был учрежден особый временный совет из тамошних князей, под представительством вдовствующей княгини Софьи, нареченной вместе с тем и правительницей Гурии. Властолюбивая княгиня между тем не примирялась с мыслью о какой-либо опеке и, недовольная учреждением совета, начала искать сближения с Турцией. В соседстве с Гурией, в турецких Кобулетах, проживало в то время несколько беглых гурийских князей, искавших там убежища со времен Ермолова, и они-то первые стали разглашать в народе, что русские не остановятся на учреждении совета, а вывезут из края малолетнего наследника вместе с его матерью и, таким образом, уничтожат автономию княжества, как это уже сделано с Имеретинским царством. Слухи эти производили в народе ропот, и в Гурии возникли две партии: одна благоприятствовала России, другая, меньшая, но во главе которой стоял влиятельный князь Мачутадзе, владевший и умом и сердцем правительницы, склонялась на сторону Турции. Вооруженные шайки, сновавшие по краю, служили предвестниками готовившейся бури. Восстание близилось, и княжеские замки повсюду укреплялись. Положение было настолько обострено, что, когда, еще перед началом турецкой войны, князь Бебутов с князьями Койхосро Церетели и Цулукидзе прибыли от имени главнокомандующего для личных переговоров с правительницей, им не только не показали малолетнего наследника княжества, но и сама княгиня, после короткого свидания с ними, удалилась из замка. Койхосро Церетели рассказывал впоследствии, что им пришлось пережить несколько тревожных ночей, так как жизни их угрожала серьезная опасность.