даже не такое, когда уже готовая работа где-нибудь валяется на столе. Подобное Хели уже пережил в своей жизни. Но теперь он, что называется, на коне.

После обеда позвонила Дуня, из Шотландии, нельзя ли поговорить с Тео? К сожалению, нет, нельзя, он закрылся у себя в ателье.

— А в чем дело, Дуня?

Никола рассказала ей, что Тео обо всем знает — и это привело его в бешенство.

— Ах, Хели, он не разговаривает ни с ней, ни со мной!

— Со мной тоже, — утешил Хели. — Жалеет себя, что определенно идет на пользу работе: украшает сейчас морщинами глыбы глины и камни.

— Размазывает на полях грязь и посыпает пеплом! Они немного посмеялись, хотя им было не до этого. И потом Дуня спросила:

— Что нам делать, Хели, как думаешь?

— Трудно сказать, — он помолчал. — Думаю, вы не подходите друг другу. Да, да, это мое мнение. Давно уже сами знаете, просто требуется мужество признать это.

— Как только ты можешь такое говорить?

— Сама спросила мое мнение.

— Ну, ладно. — Она вздохнула. — Тогда объясни мне поподробнее.

— Вы — как и коллаж — составлены из разных материалов. Если сверху покрыть все толстым слоем краски, то будет выглядеть красиво, как настоящая картина. Но если краску смыть, то ничего не останется.

— Хочешь сказать, что наши отношения сродни испорченному коллажу?

— Именно.

Дуня помолчала, а потом произнесла:

— Никола любит Тео, учти!

— А Тео любит Николу, — дополнил Хели. — Поэтому-то он так и разочарован.

Да, Дуне это следовало переварить, и было это нелегко. Она помолчала, потом вздохнула и спросила:

— А ты, Хели, как у тебя дела? — И с кокетливым смешком добавила: — Теперь ты можешь завоевать меня, если хочешь.

— Тебя никто не сможет завоевать, — тут же ответил Хели. — Ты принадлежишь фарфору. Постарайся же не нарушить хотя бы эту связь!

— Ах, Хели, звучит ужасно. Как упрек. — Голос ее показался Хели необычно робким. — Ну да все равно! В любом случае желаю тебе всего хорошего. Ты заслуживаешь лучшую женщину в мире!

— А может, я ее уже нашел, — ответил Хели и поспешно повесил трубку, опасаясь Дуниных расспросов.

Наступила суббота. Хели всю неделю напряженно работал, перезванивался, писал письма, пытался в промежутках заговаривать с Тео. Но ничего не выходило. Тео сам себе готовил пищу, не принимая никакой помощи, и вновь закрывался в ателье. В ответ на сообщения о звонках Амелии, Нини или Дуни он просто кивал, ни о чем не спрашивая. Лишь однажды он кратко осведомился о состоянии дел Амелии:

— Как у нее дела?

— Они проводят каникулы в Бургенланде[50]: Максим, его отец и Линда.

— Замечательно, значит, она уже выздоровела, дорогая Линда! Это был лишь предлог, чтобы вызвать к себе Амелию.

— Возможно.

Хели надеялся на продолжение разговора. Но Тео лишь помахал рукой, что означало прощальный привет, и исчез в мастерской.

— Ну и не надо, милая тетушка, — пробормотал обиженный Хели и тут же поправился: — Вернее, милый дядюшка. Впрочем, все это неважно!

Он привел в порядок письменный стол и принял необычное для себя решение — сходить выпить пива в «Корону». Он, который ненавидел кабаки и пивнушки! Все эти разговоры завсегдатаев: о футболе, телевизионных передачах, игре в карты — он просто не выносил.

Путь его в «Корону» проходил мимо дома Лоттхен. Там горел свет — приглушенный, который он хорошо помнил по любовным свиданиям. После своего возвращения Хели ни разу не встречал Лотты: она, казалось, избегала его. Лоттхен была такой хорошей утешительницей, а у него много накопилось, что рассказать. Итак, он позвонил в дверь. Много раз. Наконец она открыла.

— Лоттхен! — Он стоял, раскинув руки для объятия, но она обдала его холодным взглядом из-под высоко вздернутых бровей. — Не сердись, — просил он. — Мне бы хотелось только поговорить с тобой, рассказать кое-что… Разве мы не друзья больше? — Лед в ее глазах не таял. — Друзья, Лоттхен, — повторил он настойчиво, расточая все свое обаяние, — и больше ничего.

— Ты что, рехнулся? — проговорила она, покачав головой.

Только теперь Хели заметил, что халат ее наспех наброшен на голое тело. Из-под него выглядывала обнаженная грудь и бедро. Да, весьма соблазнительна Лотта, его искусная партнерша по постели.

— Впусти меня, пожалуйста!

Из спальни раздался чей-то голос:

— Что случилось? Ты что, приросла там?

Голос со швабским акцентом принадлежал мужчине.

— У тебя гость? — недовольно протянул Хели.

Она кивнула. Еще ни одного доброго слова не сорвалось с ее так хорошо ему знакомых губ!

— Лоттхен! — Он наклонился к ее уху и прошептал: — Я больше не вассал Тео, возможно, даже уйду от него, уеду куда-нибудь, что скажешь?

Любопытство пересилило, она поплотнее запахнула халат и спросила:

— Куда же ты хочешь уехать?

Он ненадолго задумался и задорно ответил:

— Возможно, в Эдинбург.

Рот ее округлился от удивления, что придавало весьма пикантное выражение лицу. Хели тяжело задышал, ибо вдруг понял, что все позади, и у него больно сжалось сердце.

— А что тебе делать в Эдинбурге?

— Рисовать. На меня опять спрос. Буду иллюстрировать книги. Ну и потом (как раз это главное!), наверное, женюсь.

— На ком? — Но тут же поправилась: — Да мне, собствено, все равно. Желаю счастья. Возможно, я тоже выйду замуж.

— За кого? — на этот раз не удержался Хели.

— Если ты сейчас же не придешь, Лотта, черт побери, я отправлюсь в «Корону»… — донеслось из спальни.

— Да вот за него. — Лотта улыбнулась, сразу напомнив Хели ту милую женщину, что он знал. — За Клауса, — И громко крикнула: — Сейчас приду, дорогой!

— Кто там?!

— Всего лишь Хели.

— Хабердитцель?! — прорычал мужской голос.

— Он очень ревнив, — прошептала Лотта. — И прежде всего по отношению к тебе!

— Но ты же сказала: всего лишь Хели! Не очень-то лестно! А кто этот Клаус?

— Брат Гитты, помнишь, которая ездила с нами в Каннштатт? Он теперь живет здесь.

— У тебя?

— Пока не получит собственную квартиру. Он только что развелся и оставил дом своей жене. Он очень великодушен, знаешь ли…

Все это уже действовало Хели на нервы.

— А что же со мной? — громко спросил он.

— С тобой? — Она пожала плечами. — Отправляйся рисовать и жениться в Эдинбург или делай, что ты там хочешь.

— Значит, окончательный разрыв? — поинтересовался Хели, хотя сам не желал ничего иного. Но точку в их отношениях он хотел поставить сам. — И ты никогда больше не хочешь меня видеть?

Она шутливо толкнула его в живот и, рассмеявшись, сказала:

— Господи, видеть! Да ведь мы же соседи. И если у тебя появятся мозоли, ты всегда можешь приходить!

— Лоттхен,