Герцог собрался было удалиться, но графиня его удержала.

– Я бы хотела, чтобы вы остались, – сказала она. – В том случае, если старая скупердяйка станет клянчить деньги, вы окажетесь полезны: в вашем присутствии она попросит меньше.

Герцог остался.

Графиня де Беарн с подобающим случаю выражением лица села напротив Дю Барри в предложенное ей кресло. Когда они обменялись приветственными фразами, Дю Барри спросила:

– Могу ли я узнать, какому счастливому случаю я обязана вашим посещением, сударыня?

– Ах, графиня! – воскликнула старая сутяга. – Меня привело к вам огромное несчастье!

– Что случилось?

– У меня есть новость, которая очень опечалит его величество – Говорите скорее!

– Парламент…

– Ага! – проворчал д'Эгийон.

– Господин герцог д'Эгийон! – поспешила представить графиня своего гостя посетительнице во избежание недоразумения.

Однако старая графиня была такой же хитрой, как все придворные, вместе взятые.

Она могла допустить оплошность только умышленно, когда недоразумение было ей на руку.

– Я наслышана обо всех гнусностях этих судейских крючков и об их неуважении к заслугам и знатному происхождению, – сказала она.

Ее комплимент герцогу достиг цели: герцог низко поклонился старой сутяге, она поднялась и тоже поклонилась.

– Однако речь идет не только о герцоге, затронута вся нация: Парламент отказывается заседать.

– Неужели? – вскричала Дю Барри, откидываясь на софу. – Так во Франции не будет больше правосудия?.. И что же дальше? Какие это повлечет за собой последствия?

Герцог улыбнулся. Однако вместо того, чтобы свести все к шутке, графиня де Беарн еще пуще нахмурила и без того суровое лицо.

– Это огромное бедствие, – молвила она.

– Вы так думаете? – спросила фаворитка.

– Сразу видно, графиня, что у вас нет процесса.

– Гм! – обронил д'Эгийон, желая привлечь внимание графини Дю Барри; она, наконец, поняла, куда клонит сутяга.

– Увы, графиня, – спохватилась она, – вы правы: вы мне напомнили, что у меня нет процесса, но у вас-то он есть, и очень серьезный!

– Да, графиня!.. И любая отсрочка для меня разорительна.

– Бедная графиня!

– Необходимо, чтобы король принял решение!

– Его величество давно готов выслать господ советников.

– Да, но тогда дело будет отложено на неопределенный срок!

– Вы знаете какой-нибудь другой способ? Не предложите ли вы что-нибудь еще?

Старая сутяга вся ушла в чепец, словно Цезарь, умирающий под своей тогой.

– Есть одно средство, – заговорил д'Эгийон, – однако то величество вряд ли на него согласится.

– Какое средство? – озабоченно спросила старая графиня.

– Обыкновенное оружие французского монарха, когда он чувствует притеснение: занять Королевское кресло в Парламенте. Он говорит: «Я так хочу!», в то время как противники думают: «Я этого не хочу!»

– Превосходная мысль! – в восторге вскричала Дю Барри.

– Однако не стоит ее разглашать, – тонко заметил д'Эгийон с жестом, понятным графине де Беарн.

– Сударыня! – подхватила графиня де Беарн. – Вы имеете такое влияние на его величество! Добейтесь того, чтобы он сказал: «Я хочу, чтобы состоялся процесс графини де Беарн». Кстати, как вы знаете, это мне уже давно было обещано.

Д'Эгийон прикусил губу, поклонился графине Дю Барри и вышел из будуара: он услыхал, как во двор въехала карета короля.

– А вот и король! – проговорила Дю Барри, вставая и давая этим понять, что аудиенция окончена.

– Позвольте мне пасть его величеству в ноги!

– Чтобы попросить его занять «Королевское кресло»? Я ничего не имею против, – с живостью ответила графиня Дю Барри. – Оставайтесь здесь, раз вам этого так хочется.

Едва графиня де Беарн успела поправить чепец, как вошел король.

– А-а, у вас гости, графиня?..

– Графиня де Беарн, сир.

– Сир, прошу у вас правосудия! – вскричала старая дама, приседая в низком реверансе.

– Ой-ой-ой! – воскликнул Людовик XV с едва различимой насмешкой, понятной только тем, кто его знал. – Вас кто-нибудь оскорбил, графиня?

– Сир, я прошу правосудия!

– Против кого?

– Против Парламента.

– Вот оно что! – проговорил король, хлопнув в ладоши. – Вы жалуетесь на мой Парламент? Доставьте мне удовольствие, образумьте их. У меня тоже есть основание быть им недовольным, и я тоже прошу у вас правосудия! – прибавил он, передразнивая реверанс старой графини.

– Сир, ведь вы же, наконец, король, вы – хозяин.

– Король – да; хозяин – не всегда.

– Сир, проявите волю.

– Это как раз то, что я делаю каждый вечер. На следующее утро они тоже проявляют свою волю. А так как наши желания диаметрально противоположны, мы напоминаем Землю и Луну, которые летают вечно одна за другой, никогда не встречаясь.

– Сир, у вас довольно мощный голос, чтобы заглушить этих крикунов.

– Вот тут вы ошибаетесь. Это ведь не я адвокат, а они. Если я говорю «да», они отвечают «нет». Найти общий язык совершенно невозможно… Вот если бы, когда я говорю «да», вы нашли средство помешать им сказать «нет», я заключил бы с вами союз.

– Сир, я знаю такое средство.

– Немедленно дайте мне его.

– Ну что же, сир, извольте: вам следует занять Королевское кресло.

– Час от часу не легче! Королевское кресло! – отвечал король. – Как вы могли до этого додуматься? Да это почти революция!

– У вас будет возможность сказать этим бунтовщикам прямо в лицо, что вы – хозяин. Вы знаете, сир, что когда король проявляет таким образом свою волю, то он один имеет право говорить, никто ему не отвечает. Вы им скажете: «Я хочу!», и они склонят головы…

– Идея великолепная! – воскликнула графиня Дю Барри.

– Да, великолепная, – согласился Людовик XV, – но она не подходит.

– До чего же красиво, – с жаром продолжала Дю Барри, – кортеж, знать, пэры, все офицеры короля, за ними – огромная толпа народу, и потом – само Королевское кресло с пятью подушками, расшитыми золотыми лилиями… Пышная была бы церемония!

– Вы полагаете? – не очень уверенно спросил король.

– И роскошный королевский наряд: горностаевая мантия, брильянтовый венец, золотой скипетр, – в общем, весь блеск, который так идет к царственному и красивому лицу. Ах, до чего вы были бы великолепны, сир! – воскликнула графиня Дю Барри.