Едва я, чувствуя, как кровь капает за шиворот, втиснул кисть в обруч по самый сустав большого пальца, осталось только рвануть посильнее, а там уж и колун с верстака достану, в этот самый момент дверь камеры открылась.

Внутрь, прихрамывая, вошел некто в черном балахоне и остановился возле Рябы. Здоровенная тварь. Примерно моего роста, но гораздо шире в плечах. Замотанную тряпкой башку со спины почти целиком скрывал горб. На ногах кожаные сапоги с мягкой подошвой. На широком поясном ремне, поддерживаемом перекрещивающей загривок портупеей, висела не детских размеров булава с пупырчатым грушевидным набалдашником.

Тварь поставила лампу на верстак, растопырила клешню и, ухватив трясущегося сапера за волосы, подняла его с пола. Внимательно изучив разукрашенную харю Рябы, горбун довольно хмыкнул, развернулся ко мне правым плечом и, не выпуская Рябову шевелюру, наотмашь приложил страдальца тыльной стороной свободной ладони. Стену позади, испещренную темно-бурыми пятнами, украсил свежий кровавый росчерк. Клешня разжалась, и сапер, звеня цепью, рухнул.

Мне тем временем почти удалось высвободить правую руку. Почти. Обернись горбатая тварина чуть раньше, и не знаю – хватило бы потом здоровья на побег?

Но горбун, видимо, решил, что Ряба дурачится, симулируя отключку, и для верности немного попинал его в печень. После чего сделал восемь шагов назад, как художник, что предпочитает любоваться плодами своего труда с расстояния, позволяющего всесторонне оценить шедевр.

Этой форы оказалось достаточно, чтобы выдрать кисть из скользкого от крови железа и ухватить лежащий на ближнем верстаке топор.

Услышав скрежет, горбун резко обернулся, но было уже поздно. Тяжелое лезвие, описав дугу, вмяло обмотавшие голову тряпки внутрь черепа. Они натянулись и переехали, открыв неестественно скосившийся глаз. Зловредная тварь взмахнула руками, пытаясь избавиться от инородного предмета в мозгах, но нарушенная координация помешала это сделать. Горбуна повело. Он шатнулся в сторону и попятился, кое-как переставляя непослушные ноги. Мне, чтобы не выпустить засевший во вражьей башке колун, пришлось двинуться следом. Но недалеко. Сделав всего два шага, я вынужден был остановиться, удерживаемый кандалами на левой руке. Только что снятый обруч уперся в кольцо, и короткий трос дальше не пускал. А горбатая скотина все продолжала пятиться в дальний угол, будто нарочно пытаясь лишить меня полезного инструмента. Окровавленная ладонь скользила по топорищу и уже чуть не сорвалась, хороня шансы на освобождение, когда лезвие с милым уху «хлюп» вышло-таки из своего костяного узилища.

Горбун сделал еще пару неуклюжих шагов, споткнулся и упал, сгребая с верстака пыточный инвентарь. Из раны ударила пульсирующая алая струя. Тело затряслось в конвульсиях, руки и ноги дергались, размазывая по полу натекшую кровь. Чудесно.

– Ебанный гном.

Я перехватил топор покрепче и, как следует размахнувшись, рубанул по тросу. Пучок стальных жил лопнул. Теперь дело за малым. Дверь на щеколду, молоток в одну руку, долото в другую… Ах ты ж… Незадача.

– Ряба. Эй! – я встряхнул отдыхающего сапера. – Просыпайся, сволочь!

Он разлепил красивые фиолетовые веки, вздрогнул и попытался отползти, прикрываясь выставленными вперед руками.

– Блядь! Уймись, дебил. Тебе что, совсем башку отшибли?

– К… Кол? Как ты…?!

– Каком кверху. Давай руку сюда, – я схватил Рябу за кандалы и, уложив их на приготовленные тиски, вышиб заклепку. – Вторую клади, – пара ударов, и браслет на полу. – Теперь помоги мне снять. Хорош телиться! Живее!

Сапер трясущимися руками взял инструмент и, боязливо покосившись на агонизирующего мучителя, приступил к работе.

Чуть по пальцам мне не зарядил, скотина. Но результат достигнут – это главное. Теперь хорошо бы и барахлишко наше разыскать. Наверняка где-то рядом томится. А вот и ключики на карабине у хозяина, аж четыре штуки. Раз ключ есть, найдется и замок.

Осмотрев имеющийся инструмент, я выбрал в качестве временного орудия самообороны тесак, а частично недееспособного сапера вооружил проверенным в деле колуном. Тот ему очень понравился. Должно быть, кровь и налипшие волосы горбуна поднимали Рябе настроение.

– Держись за мной.

Я отодвинул щеколду и глянул в щель между дверью и косяком – никого. Прислушался – вроде тихо.

– Выходим.

За дверью оказался длинный прямой коридор с шестью дверями по обеим сторонам, освещенный тремя лампами. Стены, почти черные от грязи, еще сохранили под потолком шелуху зеленой краски. Наша дверь была крайней, если не считать заколоченную досками тыльную. Слева вверх уходили пролеты бетонной лестницы. В противоположном конце наблюдалась зеркальная картина, с той лишь разницей, что выход из здания был открыт. Снаружи в коридор падали первые утренние лучи.

Я вытащил связку ключей и, дав Рябе знак следовать за мной, подошел к ближайшей двери. Глянул в скважину – не наш адрес. Перешел к противоположной – а вот тут похоже. Ну-ка, давай, родной.

Замок щелкнул, дверь со скрипом отворилась. Внутри небольшой закуток с двумя завешанными тряпкой проемами, под ногами мусор, старая обувь свалена в углу. Отодвигаю занавесь слева – квадратная комнатушка, стол, стулья, грязные миски и кастрюли, остатки жратвы, колотая керамическая плитка, окно, забитое досками, помои в бадье под рукомойником. Ничего интересного. Идем дальше. Тут комната попросторнее. Стены темно-сизые от плесени, битое стекло на засранном полу, тахта с гнилым тряпьем, окно закрыто двумя ржавыми листами жести, через прорехи которых внутрь струится тусклый свет, ведро в углу, смрад человеческих испражнений.

Я замер и, подняв руку, велел Рябе остановиться. Впрочем, это не помогло. Еле волочащий ноги сапер уже изрядно нашаркал, чтобы даже глухой прознал о нашем визите.

За тахтой, в темном углу, обозначилось движение.

– Гляди-ка! – Ряба тряхнул колуном в сторону загадочного квартиранта.

– Сам вижу, заткнись.

Я осторожно, стараясь не делать резких движений, прошел в середину комнаты.

– Чего там? – Ряба оставался на месте, нервно перебирая пальцами по топорищу.

– Иди сюда.

– Ах ты ж, матерь божья!

На полу, обхватив колени, сидел человек, совершенно голый и до крайности отощавший. Тело его было сплошь покрыто синяками, ссадинами и порезами, как совсем свежими, так и давнишними, успевшими даже зарубцеваться. С головой дела обстояли еще хуже. Лицо – сплошная фиолетовая опухоль, расписанная черными узорами рассечений на бровях и скуле. Нос свернут набок и почти касается щеки. Очертания губ неразличимы – просто пятно засохшей сукровицы. Длинные лохмы и борода настолько обросли кровавой коростой, что похожи скорее на роговой, покрытый шипами панцирь, нежели на волосы.

– Ты кто? – спросил я, не особо рассчитывая получить вразумительный ответ.

Ответа не последовало. Голый чудак лишь смотрел на меня воспаленными немигающими глазами, без каких-либо признаков мозговой активности.