Напряжение стало таять. Его губы нашли дорожку к ее вискам. Он поцеловал ложбинку за ухом и чуть прикусил мочку с серебряной сережкой.

Глаза Кит сами собой закрывались под натиском ощущений, которые он пробуждал в ней, но, когда ее запястья оказались в тисках его пальцев, ресницы вновь вспорхнули.

— Не бойся, — прошептал он, поднимая ей руки над головой и проводя пальцем от подмышки до ладони. — Обещаю, нам будет хорошо.

Палец скользнул по локтю, остановился, пощекотал…

Все происходившее должно было бы насторожить ее, но, когда он принялся выводить крошечные круги у нее под мышками, прошлое вдруг испарилось, а сладостные ощущения настоящего захватили Кит в плен желания и сделали невольницей страсти.

Кейн откинул простыню.

— У тебя изумительные груди, — хрипло прошептал он.

Любая хорошо воспитанная леди немедленно прикрылась бы руками, но недостатки воспитания позволяли Кит забыть о скромности. Она видела, как опускается его голова, как раскрываются губы, почувствовала, как теплое дыхание овевает горящую кожу. И громко застонала, когда он обвел языком крохотный сосок, преображая его мягкость в тугой, пульсирующий холмик. Кит судорожно выгнулась, и он взял то, что ему предлагали. Вобрал в рот вершинку и стал сосать.

Кит не помнила, как прижала к себе его голову. Терзая губами один сосок, он ласкал другой загрубевшей подушечкой большого пальца, а потом принялся перекатывать между большим и указательным пальцами.

Кит, не знавшая мужчин, не могла представить, какая сила требовалась от Кейна, чтобы сдержаться, не дать воли своим желаниям, прежде чем он удовлетворит ее. Каждое движение его губ воспламеняло, опаляло, и конца этой восхитительной муке не предвиделось.

Кейн снова лег рядом и нашел ее губы, только на этот раз ему не пришлось безмолвно уговаривать Кит впустить его внутрь… Розовые створки уже были раскрыты. Но он все равно не спешил, позволяя ей привыкнуть к себе.

Ладошка Кит случайно задела его твердый плоский сосок. Кейн, зарычав, запустил руки в ее спутанные влажные волосы, поднял ее голову с подушки и проник языком в горячую скользкую пещерку рта.

Неистовство, всегда бывшее частью ее природы, подталкивало, будило, звало… Она выгнулась под ним, распластав пальцы на его груди.

Последние натянутые струны его самообладания лопнули. Теперь ему было мало ее грудей. Руки решительно двинулись вниз и вот уже запутались в темном треугольнике завитков.

— Откройся, милая, — молил он. — Дай мне войти.

И она открылась. Было бы просто немыслимо не откликнуться на его просьбу. Он ласкал внутренние поверхности ее бедер, пока она не обезумела, разводя ноги все шире.

— Пожалуйста, — охнула Кит.

И он наконец коснулся его, самого сердца своей дикой розы. Но по-прежнему медлил, хотя едва не терял голову. Никогда еще он не хотел женщину с такой силой.

Кейн лег на нее, целуя груди и сладкие упругие губы. Сдерживаться больше не было мочи. Немного приподнявшись, он стал медленно погружаться в покорное тело. Кит на мгновение застыла, но он успокоил ее поцелуями и ласками. Она не успела заметить, как он, сжавшись, одним мощным рывком проник в нее до конца, навеки уничтожив невинность.

Кит была словно сброшена на землю короткой резкой болью. До этой минуты она знала одно лишь наслаждение. Это же казалось… предательством. Значит, его ласки — просто ложь? Они обещали волшебство, но и тут ее обманули!

Кейн сжал ее подбородок и приподнял лицо. Она ответила злобным взглядом, с неудовольствием сознавая, что его плоть, тяжелая и массивная, заполнила ее до отказа.

— Все хорошо, милая, — пробормотал он. — Вся боль уже позади.

Но на этот раз она ему не поверит!

— Может, для тебя, но не для меня! Убирайся!

Кейн улыбнулся мечтательной, почти дремотной улыбкой. Его ладони снова легли на ее груди, и она мгновенно растаяла.

Он начал двигаться, и она совсем забыла о том, что только сейчас его прогоняла. Наоборот, вцепилась ногтями в его плечи и зарылась лицом в шею, жадно пробуя, какова она на вкус. Его кожа имела привкус морской воды, горьковато-соленый.

Вскоре Кит потерялась в море блаженства. Он продолжал проникать в нее все глубже, в чрево, в сердце, расплавляя кости, плоть и даже душу.

Она извивалась и билась под ним, позволяя своему всаднику нестись на ней через ночь и день, через пространство и время… льнула к нему, к своему мужчине, к его твердому стержню, ввинчивающемуся в нее с неутомимой силой, поднявшей в небеса и швырнувшей в ослепительное сияние солнца и луны, где она парила целую вечность, прежде чем рассыпаться на миллион осколков света и тьмы и ответить на его крик своим, пронзительно-жалобным.

Ничто не может дать нам покой, кроме нас самих.

Ралф Уолдо Эмерсон

Шум, донесшийся из коридора, разбудил Кит. Растерянно оглядевшись, она обнаружила, что лежит одна в огромной разворошенной постели. В глаза бил яркий солнечный свет. Кит моргнула и, тут же опомнившись, подскочила и поморщилась от саднящей боли между бедрами.

В комнату без стука ворвалась Софрония.

— Кит, солнышко, с тобой все в порядке? Магнус не выпускал меня из дома до самого утра, иначе я прибежала бы скорее.

Кит смущенно отвела глаза.

— Со мной все хорошо.

К счастью, в изножье кровати лежал ее халат. Наверное, его положил туда Кейн.

Она потянулась к халату и откинула простыню. Софрония тихо охнула. Кит проследила за направлением ее взгляда: Софрония в ужасе уставилась на красноватое пятно.

— Прошлой ночью ты была с Магнусом? — поспешно спросила Кит в надежде отвлечь подругу.

Софрония с трудом оторвалась от созерцания красноречивой улики.

— Магнус провел ночь на крыльце.

— Ясно, — буркнула Кит, направляясь к себе, словно ничего не случилось. — В такую жару хорошо спать на свежем воздухе.

Софрония пошла за ней. Люси позаботилась оставить теплую воду, и Кит стала умываться. В комнате стояла давящая тишина. Софрония заговорила первой:

— Он сделал тебе больно? Мне можешь признаться.

— Все хорошо, — слишком быстро заверила Кит. Софрония села на край постели.

— Я никогда не говорила тебе, просто не хотела, но теперь…

Кит повернулась к ней:

— Что с тобой?

— Я… я знаю, что это такое, когда мужчина издевается над тобой. — Она нервно сцепила пальцы.

— О, Софрония…

— Впервые это случилось, когда мне было четырнадцать. Он… он был белым. После я хотела умереть. Чувствовала себя такой грязной! И все то лето он неизменно находил меня, как бы я ни старалась спрятаться. «Эй, девка! — кричал он. — Поди сюда!»