То в светлых нарядах древяничей, то в тёмных, чёрных одеяниях пришлых нурман.

Над селищем стояли крик, визг и чёрный дым кое-где распочавшихся пожаров.

– Хорошо бы до темноты прождать, – молвил Лексей, напряжённо всматриваясь в непотребство, творящееся в селище. – Да, видать, не получится. Вырежут вражины всех за то время!

Он сбросил наземь заплечную котомку, уложил рядом копьё.

– Ну, чего, дядь Мирон? С божьей помощью?

Лексей взялся за лук, наложил стрелу.

– Начнём! – кивнул тот, также изготавливая лук к стрельбе. – Марьюшка! Вы, с девонькой тут оставайтесь. Мы там уж сами разберёмся…

Натянув тетивы до половины, они споро заскользили по склону к небольшой распахнутой настежь калитке в палисаде.

Марья опустилась на землю, рядом с их вещами, и обняла всё ещё дрожащую Алёнку.

По селищу метались бабы и девки, простоволосые и оборванные. А то и вовсе нагие! За каждой с гоготом гонялись пьяные нурманы. За кем один, за кем – ватагами…

Мирон с Лексеем, беспрепятственно добравшись до калитки, быстро выпустили по три стрелы и отбросили луки. Выхватив мечи, ворвались на территорию Заборья. Шесть из шести пущенных стрел поразили свою «дичь»! Поэтому на деревенской площади их встретили всего пятеро нурман, мгновенно отвлёкшихся от преследования своих жертв, не преминувших скрыться.

Они были воями, и не теряли головы даже во время разудалого грабежа.

Однако вои князя Новиградского прошли через охватившую их полумесяцем пятёрку нурман, как коса сквозь траву. И оставили за спиной ещё пять трупов.

Потом они стали забегать в дома, расположенные вдоль улицы. Поочерёдно, то по левой, то по правой стороне, постепенно удаляясь от площади к речной пристани.

Марья прижала Алёнку к себе, отворачивая от селища. И сама смотреть не стала. Принялась сказку сказывать, Алёнке-то в утешенье.

А как досказывала уж – малышка совсем позабыла о пережитых ею ужасах, увлечённая волшебством повествования, – заявился улыбающийся Кривой Митроха-охотник.

– Пойдёмте, девицы! Вои князя Новиградского, спасители наши от злыдней заморских, послали меня.

Митроха, состроив наивозможнейше воинственное выражение лица, подтянул широкий кожаный пояс с мечом. Видать, с нурмана какого снял. Раньше-то у него сего железа не водилось!

– Что ж ты, Митроха? То первый охотник по земле древической, а тут уж и избавители?

– А чего я-то? – мигом скис известный в округе хвастун. – Оне, нурмане-то, знамо дело, сильнее! Да и забагато их было! Да ить я-то, обычаем, по зверю! А в людей-то, то бишь в ворогов, до сих пор не доводилось… – Митроха тяжело вздохнул. – Боязно! – обреченно произнёс он, потупив потухший взор.

– Ладно уж, бери поклажу-то! – усмехнулась Марья. – То дело по тебе. А уж дорогу-то до селища как-нибудь разыщем!

Неожиданно даже для самой себя Марья рассмеялась, как бы сбрасывая напряжение последних часов. И ей действительно стало легче!

Митроха, мгновенно насупившись, подхватил котомки и копья, да поспешил в селище.

Калитку он минул, когда Марья с Алёнкой были ещё только на полпути.

Митроха подхватил луки и саадаки обоих витязей новиградских, брошенные у калитки, и исчез, влетев в дом покойного старосты, деда Миколы Стройского.

Дальше воспоминания Марьи мелькали пёстрым калейдоскопом.

На открывшиеся пред нею, едва они с Алёнкой прошли калитку, картины она смотрела словно откуда-то со стороны.

Вот мёртвый дядька Семён Горомон! Под его телом, закостеневшим уже, молодой нурманин с застывшими, удивительно голубыми глазами, дико вытаращенными в такое же васильковое небо. Чужак с восково-белым застывшим лицом пронзил своим мечом маленькое сухое тело дядьки Горомона. Он всегда был меньше самой Марьи, а теперь, в смертной судороге сжавший горло своего врага, казался ещё меньшим.

Однако он был не единственным с детства знакомым человеком, ушедшим в мёртвые. Тела обильно усеивали улицы, гостевую площу и даже капище.

Каврит Лозняк, Савваней Сук, Хайрег Крошун…

Первейшие охотники селища – все погибли! И погибли с оружием в руках!

Возле каждого лежало по одному-два нурмана, которых они успели забрать с собой.

Стойко проследовав через усеянную трупами площу, Марья, продолжая прижимать к себе лапотникову дочь, проследовала в дом деда Миколы.

Там, против обыкновения, было шумно, и на приход Марьи с Алёнкой собравшиеся здесь уцелевшие мужи заборьевские – внимания не обратили.

Половина их обсуждала бой и гибель соседей и родственников, другая начинала уже гомонить о выборах старосты.

Лишь Мирон с Лексеем мгновенно заметили их появление.

– Ой вы, мужи заборьевские! – гаркнул во весь свой богатырский бас дядька Мирон. – Послушайте меня, воя скромного, княжего!

И послушали. Ох как слушали!

Дядька Мирон на удивление точно пересказал мужам совета её собственные чаяния по обустройству племён славских сообразно Правде дедовской.

И предложил в старосты… Марью.

Сообчество, иными словами – мир, решило, что дешевле будет к ней прислушаться. И в конец концов порешили, что так тому и быть.

Попутно, уже позже, занимаясь свалившимися на неё делами селища, Марья устало улыбнулась, вспоминая, што дядька Мирон нежданно взвалил на неё бремя власти над людьми, а Лексей оделил её совсем иным, сладким бременем!

Поголосили-потолковали мужи да бабы заборьевские, схоронили сельчан загиблых. Тризна затянулась далеко за полночь. А наутро вои новиградские намеревались покидать Заборье.

Она сама пришла к нему ночью на сеновал… Осознав, что осталась ОДНА ВО ВСЁМ СВЕТЕ, девушка искала тепла и утешения.

У них с Лексеем была всего лишь одна ночь!

Одна!

И он обещал вернуться!

Утром рано Лексей, нежно поцеловав её, вышел на бледный ещё солнечный свет. Погрузив на нурманскую ладью трупы всех до единого ворогов, вой новиградские отчалили от заборьевскои пристани и отбыли по реке в сторону Анеги.

Более Марья свово Лексея не видала…

Не то забрала любимого вода студёная, не то ворог недобрый, не то…

Тёткиных парней убил нурманин, пытавшийся тётку, женщину ещё молодую и ядрёную, снасильничать. Обое, что Вадьша, что Срадьша, бросились мать защищать-то! Ну и порешил их нурман-то подлый. Да и Забаву саму тож.

Так и стала Марья круглою сиротиною. Совсем у неё родни никакой не осталось. Ни близкой, ни дальней.

Да и Алёнка нежданно стала единой хозяйкой подворья. Всё семейство ейное нурманы кровавые истребили.