— Вы сделали всё, чтобы сбежать от меня, пренебрегая моими опасениями за вашу жизнь. Неужели я так вам противен?… — повторил граф, стараясь улыбнуться, но улыбка получилась печальной. — Если так, ничего не скрывайте от меня. Я дам вам денег и сам помогу уехать из Англии. Так получилось, что уже дважды мне удалось спасти вас, но ваше безрассудство стоило жизни Марии. Я навечно останусь в неоплатном долгу перед семьёй несчастной. Но хуже всего то, что в третий я могу не успеть вовремя прийти вам на помощь.

Графиня тяжело дышала.

— Спасибо вам, граф, за то, что вы для меня сделали, — прошептала она. — Однако моё бегство ни в коей степени не связано с плохим отношением к вам. Наоборот, вы мне глубоко симпатичны, и я не хочу подвергать вашу жизнь опасности. Агенты короля сказали, что всё равно убьют меня, где бы я ни находилась. Они не пощадят никого, кто попытается мне помочь, поверьте! Толстые стены вашего особняка не спасут и вас от расправы.

Гастон усмехнулся и облегчённо откинулся на спинку кресла.

— Ну, если дело только в этом… Я никого не боюсь в Лондоне. У меня хватает знатных покровителей, которые смогут меня защитить, как только я к ним обращусь. И если вы согласитесь выйти за меня замуж, они защитят и вас.

Жанна закрыла глаза.

— Завтра я дам вам ответ, — твёрдо сказала она. — Я не буду больше томить вас ожиданием.

Граф поклонился.

— Каким бы ни было ваше решение, я его приму. — Он встал, собираясь уходить, но вдруг быстро повернулся, и его благородное лицо исказилось страданием.

— Когда я сказал только про одну загубленную жизнь, я солгал… — На его ресницах повисли слёзы. — Ваше бегство погубило ещё одну душу…

Графиня затрепетала.

— Что вы имеете в виду?

— Ваш ребёнок, мадам… — Мужчина распахнул дверь и выбежал прочь, словно боялся разрыдаться. Жанна осталась спокойной, лишь щёки слегка побелели. Она пережила смерть двух детей, которые отдали Богу душу у неё на руках от голода и холода. Третьему повезло. Он не оказался в этом мире, полном жестокости, коварства и лжи. Хотела ли она его? Вряд ли. При той жизни, которую вела Жанна, малыш ей только мешал бы. А граф, видимо, хотел. Бог не дал ему своих сыновей, и он был готов отдать состояние чужому. Графиня попыталась вспомнить молитвы, но не смогла. Наверное, та клятва Дьяволу, которую она дала в Бастилии, не позволяла молиться.

— Я надеюсь, что Бог заберёт эту невинную душу в рай, — прошептала она. — Но что же делать мне? Какое решение принять?

Она долго лежала в постели и раздумывала, перебирая разные варианты, пока не остановилась на одном, по её мнению наиболее подходящем. Когда пожилая сиделка принесла ей еду, она, стараясь как можно понятнее изложить свою просьбу, передала Гастону, что хочет видеть его немедленно. Граф примчался по первому зову. Жанна видела, как бледны его впалые щёки, как тёмные круги очертили глаза, и ей было приятно, что мужчина так сильно переживает за неё.

— Сядьте, пожалуйста, рядом. — Она указала на стул возле кровати, и де Гаше послушно, как мальчик, опустился на него. Стул жалобно скрипнул, словно передавая состояние его души, и женщина тихо спросила:

— Скажите, Гастон, вы меня очень любите?

Он дотронулся до кончика своего прямого аристократического носа.

— Люблю ли я вас? Да я с ума схожу от любви с тех пор, как впервые увидел! Вам ли об этом спрашивать, графиня? Вы всё прекрасно знаете.

Её ресницы затрепетали.

— Граф, готовы ли вы исполнить мою последнюю просьбу? — взволнованно спросила Жанна. — От этого будет зависеть многое, в том числе и наша с вами жизнь.

Пылающими устами он припал к её холодной как лёд руке.

— Если у меня есть шанс стать вашим мужем, я готов сделать всё, что вы мне скажете. — Его пылкость не передалась ей, и графиня подумала, что никогда не сможет полюбить этого человека. Наверное, Жозеф был последним, кто сумел разжечь в её сердце пламень. А сейчас… от прежнего огня не осталось даже угольков.

— У вас есть шанс, но придётся подождать. — Жанна взглянула в его горящие глаза. — Вы должны на время забыть обо мне. Я сама разыщу вас, даю слово. И если вы всё ещё будете любить меня и ждать, мы поженимся.

Гастон светился от счастья.

— Да, да! Всё — как вы захотите, — проговорил он, запинаясь на каждом слове. — Всё в вашей воле, моя дорогая.

Жанна присела на постели.

— Дайте мне немного денег и отпустите на все четыре стороны. Умоляю, не посылайте за мной ваших слуг, чтобы они проследили, куда я иду! Если я замечу слежку, вы никогда меня больше не увидите. Поверьте, граф, я уже большая девочка и знаю, что делаю. Только так я смогу спасти себе жизнь и не подвергнуть вас опасности.

Она видела, как поник Гастон, явно рассчитывавший на другой ответ. Но, как порядочный человек, он уже не мог отказать.

— Хорошо, я дам денег и отпущу вас. Никто не станет следить за вами. — Он вздохнул. — Вы свободны, дорогая графиня. Если вам не захочется возвращаться ко мне, я всё пойму и не обижусь. Никто не может насильно привязать к себе человека и рассчитывать на искренность чувств. Такая жизнь не нужна и мне. — Он поёрзал на стуле. — Когда вы намерены покинуть мой дом?

Жанна закрыла глаза. Ей было жалко этого человека, но иначе она не могла поступить.

— Чем скорее, тем лучше, — проговорила она еле слышно. — Думаю, завтра.

Он кивнул.

— Я всё для вас приготовлю.

Гастон вышел из комнаты гостьи, даже не взглянув на графиню.

«Это хороший знак, — подумала женщина. — Значит, если что, он не будет сильно тосковать».

Она спустилась к обеду, проверяя свои силы, потом прошлась по саду и поняла, что завтра сможет преодолеть необходимое ей расстояние и обойтись без чьей-либо помощи. Теперь ей долго придётся рассчитывать только на себя. Если всё получится так, как она задумала, в дальнейшем… в дальнейшем она постарается сделать Гастона одним из счастливейших людей на земле. А пока… Завтра утром она покинет гостеприимный дом и отправится в никуда.

Торговец мебелью Макензен, пожилой толстяк с красным лицом, прошитым синими прожилками, поднимался по лестнице, тяжело дыша. Его бесцветные водянистые глаза извергали молнии, жидкие волосы разметались в разные стороны. Мужчина был в страшном гневе и собирался наконец добиться справедливости. Одна непорядочная француженка, ни бельмеса не понимавшая по-английски, несколько раз брала у него в долг, меблировала свою жалкую комнатёнку за его счёт и до сих пор не заплатила ни пенни. Макензен, уже не первый раз навещавший её квартирку, буквально кричавшую о бедности хозяйки, угрожал несчастной полицией, однако женщине раз за разом удавалось разыгрывать отчаяние, да такое, от которого старое сердце кредитора чуть не разрывалось. Она рвала на себе волосы, заламывала руки, клялась, что выпрыгнет в окно, даже залезала на подоконник, и он бросался, помогая ей спуститься. Если эта ненормальная и правда прыгнула бы вниз с четвёртого этажа, от неё осталось бы одно мокрое пятно. Разумеется, Макензен не хотел брать грех на душу и потому удалялся ни с чем, попадая в другой ад, в который на сей раз превращался его собственный дом, где сварливая жена, видя, что супруг опять пришёл без денег, грозилась выдрать ему последние лохмы.