— Лида, вернись! — закричала она, — Тебя Капитолина Сидоровна ищет! Это срочно!

Я пожала плечами, адресуя этот жест Мунтяну, мол, извини, сами видишь, что происходит, развернулась и пошла обратно в контору. Капитолину Сидоровну Щукину в этот момент я готова была обнять и расцеловать.

Но мой приподнято-радостный порыв длился недолго. Точнее ровно до того момента, когда я зашла к Щуке в кабинет и та заорала:

— Горшкова! Где ты ходишь?!

И швырнула на стол пачку чуть примятых бумажек.

— Завтра до обеда это все должно быть перепечатано, подшито, пронумеровано и лежать у меня на столе. Ты поняла?

— Да, Капитолина Сидоровна, — ответила я, внутренне закипая. Да тут работы дня на два, если не больше. Но вслух я, разумеется, не сказала ничего. Молча сгребла стопку и вышла.

— Ну что? — с тревогой спросила Зоя.

— Да Щука вот дополнительную работу дала, — пожаловалась я и показала пухлую пачку. — Завтра до обеда все сдать надо.

— Вот гадина, — ахнула Зоя, — ты не успеешь за полдня.

— Не успею, — вздохнула я, — боюсь, что и за ночь не успею.

— Это она ищет, за что бы тебя подловить и лишить премии… а то и уволить, — предположила Зоя, — даже если ты сделаешь эту работу, она найдет новую.

Я кивнула.

Зоя еще что-то почирикала сочувственное и ретировалась. Свою помощь она, кстати, не предложила.

Такие дела.

Но на этом мои «приключения» и не собирались заканчиваться — в коридоре я нос к носу столкнулась с товарищем Ивановым. Это который Эдичка. Увидев меня, он сперва остолбенел, затем покраснел, затем взял себя в руки и с эдакой ехидненькой улыбочкой заявил:

— Ну что, гражданка Горшкова, допрыгалась?

Я промолчала. Но Иванову мой ответ и не требовался.

— Я же обещал, что ты пожалеешь? Обещал. И поверь, это — только начало.

Я опять ничего не ответила.

— Жаль, что ты вчера коллективное собрание не почтила своим великим присутствием. Узнала бы о себе много нового и интересного, — хохотнул он и посмотрел на мою реакцию.

А реакцию я не проявила.

— Но ты еще можешь отыграть всё назад, — Иванов окинул мою фигуру в шифоновом платье цвета ванили липким взглядом, — кстати, тебе идет это платье.

Я пожала плечами, мол, сама знаю.

— Так что, теперь-то сходим в ресторан? — заявил Иванов насмешливо, — репутацию твою всё равно уже не поправить, так хоть удовольствие получишь напоследок…

— Да нет, товарищ Иванов, — усмехнулась я, — удовольствие напоследок теперь получите вы. Потому как гражданка Горшкова, о которой вы столь нелицеприятно отзывались, что она путается с иностранцами, и которую вы так непрофессионально перепутали со мной — это Ольга Сергеевна Горшкова — личный друг и соратник товарища Быкова, кстати. Это тот, который Лев Юрьевич, если вы не в курсе. Так вот, я уверена, что товарищ Быков будет крайне огорчен и раздосадован тем, что вы вчера устроили. И объясняться, а также получать удовольствие, придется теперь уже вам, причем в очень недалеком будущем.

Насмешливая улыбочка стекла с лица Иванова, он побледнел, а я мило улыбнулась:

— И спасибо за комплемент, мне тоже цвет ванили нравится. Хорошего вечера!

Я легко крутнулась на каблучках так, что шифоновый подол взметнулся «в колокол», и вышла из здания депо «Монорельс», оставив несчастного Эдичку обтекать от страха за свое будущее.

Вечерняя улица слабо шумела, поднимался ветер и ветви тополей и грабов качались, как пьяные. Небо затянуло стадо темно-серых сердитых туч и стало совсем мрачно. Фонари еще не зажглись, и я торопливо бежала домой, хотела успеть до грозы.

Не успела.

Первые ледяные капли дождя ударили сверху, за какую-то минуту я вымокла до нитки. Домой прибежала мокрая, замёрзшая. Меня колотила крупная дрожь.

Стуча зубами, я стянула мокрый шифон, вытерлась полотенцем. Сейчас бы горячую ванну, но как раз Зинка устроила там купание своих многочисленных детей, так что это надолго. Пора бы уже возвращаться в квартиру на Ворошилова. Я уже привыкла к относительному комфорту и каждый лишний день, проведенный здесь, кажется мне маленьким локальным пеклом.

Натянув теплый свитер и сверху халат, я побрела на кухню: нужно согреть чаю, иначе заболею, стопроцентно.

На кухне сидел Горшков и кушал макароны (причем без котлет и остального) прямо из кастрюли. Серые слипшиеся рожки он трескал так, как Петров вчера вечером борщ Риммы Марковны. Что ж они тут все так голодают-то, а?

— Приятного аппетита, — произнесла я нейтральным тоном и поставила чайник на газ.

— Заткнись, — буркнул Горшков, накалывая на вилку склизковатый комок макарон.

Я пожала плечами и молча засыпала заварку из пачки со слоном в старый заварник Риммы Марковны, который нашла еще вчера (почему-то в ее холодильнике).

Чайник вскипал медленно, я стояла у окна и смотрела как косые капли дождя стучат по стеклу. За спиной слышалось свирепое сопение и чавканье Горшкова.

Меня он подчеркнуто игнорировал.

Да и хрен с ним. Послезавтра я получу заветную бумажку о разводе и забуду его как страшный сон. Остался сегодняшний вечер плюс еще сутки и — «да здравствует свобода!».

Чайник вскипел, я сделала себе чаю и вернулась в комнату с чашкой.

Расчехлила машинку и села печатать. Пожалуй, нужно сперва справиться с заданием Щуки, а то сожрет же, затем хоть пару листов сделать из последней папки. Прихлебывая горячий чай, я всё никак не могла унять дрожь. Ноги что ли попарить?

В коридоре раздался звонок. Хлопнула дверь рядом и стало слышно, как Петров пошаркал открывать. Послышались невнятные голоса, «бу-бу-бу», вроде мужские. Опять пьяная алкашня пришла к Петрову всенощные хороводы водить.

Я вздохнула, хоть бы он их в гости не позвал — опять выспаться не получится. Вроде стихло, и я опять принялась набивать проклятые акты.

Вдруг постучали в мою дверь.

Чёрт!

Видать Петров пришел трешку до пенсии клянчить, на клопомор мальчикам явно не хватает. Сейчас шугану их всех, ни копейки не дам,