Чип сел, и Маттиола тоже села рядом. Молодой человек стоял перед ними, розово-подсвеченный сбоку солнцем.

— Я должен вас огорчить, — сказал он. — Вы прибыли далеко не в рай. Четыре пятых населения острова происходят из коренных жите лей, которые здесь обитали еще до Унификации или попали сюда сразу после нее. Это темные, подлые, самодовольные ублюдки, и они презирают иммигрантов. За браслеты они зовут нас «сталюгами». Даже когда мы их снимаем.

Он взял пояс с кобурой и надел на себя.

— А мы зовем их «дуроломами», — добавил он, застегивая пряжку ремня. — Только не вздумайте когда-нибудь произнести это слово вслух, не то накинутся на вас впятером или вшестером и пересчитают вам ребра. Это у них еще один способ развлечения.

Он опять взглянул на них.

— Островом заправляет генерал Костанца, — сказал он, — вместе с…

— Это не тот ли, что отобрал у нас катер? Даррен Костанца?

— Сомневаюсь, — сказал молодой человек, улыбнувшись. — Генерал так рано не встает. Ваш дуролом, должно быть, просто пошутил.

— Гадо-брат! — ругнулся Чип.

— За генералом Костанцей, — сказал молодой человек, — стоят Церковь и Армия. Здесь очень мало свободы даже для дуроломов, а для нас и вовсе почти никакой. Мы обязаны жить в особых спецзонах, «сталюгородках», и выходить за их пределы без особой надобности мы не можем. Мы обязаны предъявлять удостоверения личности каждому дуролому-полицейскому. Работу мы получаем только самую грязную и тяжелую. — Он взял фляжку. — Не хотите еще по глоточку? — предложил он. — Это называется «виски».

Чип с Маттиолой отрицательно покачали головами.

Молодой человек отвинтил стаканчик и налил в него янтарной жидкости.

— О чем я еще не сказал? — стал вспоминать он. — Нам не разрешается владеть землей и оружием. Свой пистолет я сдаю, как только ступаю на берег. — Он поднял стаканчик и посмотрел на них. — С прибытием на Либерти! — сказал он и выпил.

Они обескураженно посмотрели друг на друга и снова — на молодого человека.

— Да, так они назвали свой остров. Либерти. Свобода, значит.

— Мы думали, они будут рады пришельцам, — сказал Чип. — Полагали, что те помогают островитянам противостоять Братству.

Молодой человек навинтил стаканчик на фляжку и сказал:

— Никто сюда не приходит, если не считать двух или трех иммигрантов в месяц. Последняя попытка Братства лечить дуроломов была, когда им еще командовали пять компьютеров. С тех пор, как запустили Уни, все попытки прекратились.

— Интересно, а почему? — спросила Маттиола.

Молодой человек смотрел на них.

— Никому это не известно, — сказал он. — Есть разные теории. Дуроломы не могут решить, то ли их Бог их хранит, то ли Братство напугано их армией — бандой бездарных, спившихся подонков. Иммигранты думают, по крайней мере часть из них думает, что остров настолько разорен вырождением, что подвергать каждого процедурам было бы для Уни пустой тратой времени.

— А другие думают, — начал было Чип.

Молодой человек убрал фляжку под приборную панель. Сел на сиденье и повернулся к ним.

— Другие, — сказал он, — и я один из них, считают, что Уни просто использует остров и дуроломов и все подобные острова по всему миру.

— Использует? — удивился Чип, а Маттиола спросила:

— Каким образом?

— В качестве тюрем для таких, как мы.

Они недоуменно посмотрели на него.

— Как вы думаете, почему на берегу всегда оказывается лодка? — задал вопрос молодой человек. — Всегда, и в Евре и в Афре, старая лодка, но еще годная на то, чтобы добраться сюда. И для чего существуют в музеях столь подходяще залатанные карты? Разве было бы не проще напечатать липовые карты вовсе без островов?

Они смотрели на него, все еще не до конца понимая.

— Как вы поступаете, — продолжал он, пристально глядя на них, — когда программируете компьютер на поддержание и сохранение максимально эффективного, максимально устойчивого, максимально настроенного на сотрудничество общества? Разве вы допустите существование в нем биологических выродков, «неизлечимых», вероятных возмутителей спокойствия?

Они сидели и молча слушали.

Он наклонился к ним ближе.

— Вы оставляете несколько «неунифицированных» островов, раскиданных по всему миру, — сказал он. — Вы вешаете в музеях карты и оставляете на берегу лодки. Компьютеру незачем заниматься прополкой — сорняки выполют себя сами. Они благополучно переберутся в ближайшую зону изоляции, где их поджидают дуроломы во главе с генералом Костанцей, чтобы отобрать у них лодку, загнать их в «сталюгородки» и держать их там бесправными и безвредными такими способами, до которых мудрые последователи Христа, Маркса, Вуда и Вэня позволяют себе опускаться.

— Нет, это невозможно, — сказала Маттиола.

— Многие из нас считают это вполне вероятным, — сказал молодой человек.

Чип спросил:

— Выходит, это Уни позволил нам удрать сюда?

— Нет, — сказала Маттиола. — Это чересчур замысловато.

Чип сказал:

— А я-то считал себя довольно умным!

— То же самое думал о себе и я, — сказал молодой человек. — Понимаю, что вы сейчас чувствуете. На себе испытал.

— Нет, этого не может быть! — еще раз повторила Маттиола.

Они помолчали, потом молодой человек сказал:

— Теперь я отвезу вас на берег. «ССЭ» снимет с вас браслеты, зарегистрирует и даст вам взаймы двадцать пять баксов. Для начала. — Он улыбнулся. — Как бы тут ни было плохо, но все же это лучше, чем в Братстве. Здешняя ткань гораздо удобней, чем паплон — сами убедитесь. И даже гнилые фиги вкусней унипеков. Вы сможете заводить детей, пить, курить, иметь две комнаты, если будете как следует вкалывать. Кое-кто из сталюг даже разбогател — это, главным образом, люди искусства. Если вы будете обращаться к дуроломам «сэр» и не будете высовываться из сталюгородка, то все в порядке. Ни тебе сканеров, ни наставников и ни одного «Жития Маркса» по ТВ за целый год.

Маттиола улыбнулась. Улыбнулся и Чип.

— Наденьте теперь балахоны, — сказал молодой человек. — Дуроломы приходят в ужас от наготы. Это, говорят они, «неприлично». — Он повернулся к панели управления.

Они отложили одеяла и натянули влажные балахоны и потом стали за спиной у молодого человека, пока он вел катер к острову.

Остров Либерти распростерся перед ними, зеленый и золотистый, осиянный едва взошедшим солнцем, увенчанный горами, весь в белых, желтых, розовых и голубых крапинах.

— Как красиво! — сказала Маттиола прочувствованно.

Чип молча держал руку на ее плече и вглядывался прищуренными глазами в даль.