– Откуда вы знаете, чем занимаются в особом отделении? – с профессиональной беспристрастностью осведомился Беккер.

– А! – махнул рукой врач. – Тоже мне, секрет Полишинеля! Да это всем известно!

– Вы видели хотя бы раз тех, кого вы называете уродами, доктор?

– Нет.

Беккер усмехнулся. Холодно. Одними губами. А взгляд у него при этом – как ледяные иголки. Инолиньш даже подумал: а не обидел ли он чем криминалиста? Случайно, необдуманно, но смертельно. Так, что теперь вражда по гроб жизни.

– Вы снова беретесь судить о том, о чем не имеете ни малейшего представления, доктор. Как я понимаю, для вас это обычное дело?

– Нет.

Инолиньш почувствовал себя не пристыженным, а уязвленным. Особенно когда подумал, что, возможно, именно этого и добивался Беккер. Он вдруг понял: криминалисты легко, как марионеткой, манипулировали им, заставляя делать то, что он не желает, используя для этого только слова.

Доктор.

Почему они при любой возможности называют его доктором?

– Идемте, доктор. – Беккер поманил Инолиньша пальцем и повернулся с явным намерением возвратиться в операционную.

Казалось, он ни секунды не сомневался в том, что врач последует за ним. И он оказался прав. А кто бы сомневался?

– Сюда, доктор.

Инолиньш постарался сосредоточить взгляд на хирургическом столе, возле которого остановился Беккер. На столе – все та же кровь и разрозненные фрагменты тела. А может быть, и нескольких тел. Но врач мог убедить себя в том, что на столе это все смотрится нормально. Как в патологоанатомическом кабинете. Главное – не глядеть по сторонам. Сделать вид, что не замечаешь кровавого месива вокруг.

Ржаной стоял чуть в стороне, возле опрокинутого стеллажа, и казалось, с интересом ждал начала демонстрации, что собирался устроить для врача напарник.

– Видите эту кисть руки, доктор?

Беккер указал на оторванную кисть левой руки со скрюченными, но все же не до конца сжатыми пальцами. Она не упала со стола только потому, что была зафиксирована металлическим зажимом.

– Это рука одного из тех монстров, которых здесь, как вы выразились, кромсают.

– Да?.. – Инолиньш убрал руки за спину. – И что же?..

– Дотроньтесь до нее, доктор.

Инолиньш сцепил пальцы спрятанных за спину рук в сейфовый замок.

– Зачем?

– Вас это пугает?

– Я не сказал, что мне страшно. Я спросил, зачем мне это делать? Чего ради?

– Ну, допустим, просто ради интереса.

– Я не вижу в этом ничего интересного.

– Потом будете рассказывать знакомым, что держали за руку сырца, – усмехнулся Ржаной. – Если хотите, я даже сфотографировать могу.

Он показал миниатюрный фотоаппарат, которым не то улики снимал, не то и в самом деле снимки на память делал.

– Это глупо.

– Предложите что-нибудь умное.

Пауза.

– Я хочу отсюда уйти.

– Вам все же страшно, – с пониманием, но без осуждения констатировал Беккер. – Вам нечего стыдиться, доктор. Любой бы на вашем месте…

– Это сказали вы, а не я!

– Что?

– Что я боюсь этой руки!

– Так вы не боитесь, доктор?

Беккер наклонил голову и выжидающе посмотрел на врача.

– Нет!.. Конечно – нет! – Инолиньш резко выдернул руки из-за спины, как будто хотел показать, что ничего там не прячет. – С чего мне бояться оторванной руки?

Он даже попытался усмехнуться. Но получилось у него это не очень убедительно. Скорее – вымученно.

– Прошу!

Беккер сделал короткий приглашающий жест и отступил в сторону. Видя, что Инолиньш все еще сомневается, он ободряюще улыбнулся:

– Уверяю вас, доктор, это совершенно безопасно. Ну, подумайте сами, доктор, стал бы я предлагать вам проводить на месте происшествия рискованный эксперимент? Зачем мне это?

Доктор, доктор…

В самом деле, зачем? Зачем он столь настойчиво предлагает мне коснуться этой мертвой руки?.. Он не знал ответа на этот вопрос. Но он знал, что не хочет этого делать. И знал, что все равно сделает. Почему? Ну, хотя бы потому…

– Ну, что же вы, доктор?

Хотя бы потому, что криминалист все время называет его доктором. А он терпеть не может, когда его так называют!

Петля захлестнулась и начала затягиваться.

Инолиньш медленно протянул руку и выставленным указательным пальцем, самым кончиком, едва ли не ногтем, коснулся тыльной стороны ладони мертвой руки.

Почему их называют сырцами? Кто это придумал?

Они как тесто, из которого можно вылепить все, что угодно. И это никто не придумал – сырцами их называли всегда.

Каким-то совершенно немыслимым образом мертвая рука вывернулась из удерживающего ее зажима и вцепилась мертвыми пальцами в запястье Инолиньша.

– А-а-а!..

Вскинув руку над головой, как будто в ней был факел, который должен был рассеять тьму вокруг, Инолиньш отшатнулся назад, метнулся в одну сторону, в другую.

– А-а-а!..

Он махал рукой из стороны в сторону, надеясь стряхнуть с нее мертвую пакость. Он даже попытался ударить рукой о стену.

– А-а-а!..

Ему казалось, что рука, за запястье которой цеплялись мертвые пальцы, начинает неметь и становится холоднее. Как будто в нее проникал яд, постепенно стекающий вниз и убивающий живые клетки.

– А-а-а!..

Он обхватил немеющую руку у локтя. Крепко обхватил. Очень крепко. Чтобы перекрыть доступ яда дальше. К телу. К сердцу. К мозгу… Нужно наложить жгут! Конечно!

– А-а-а!..

Поскользнувшись в луже крови, он едва не упал. Но кто-то схватил его за локоть и помог сохранить равновесие. Кто? Да какая разница! Ему нужен жгут! Немедленно! Нужно наложить жгут! На шею! Чтобы перекрыть доступ яда к мозгу! К его драгоценному мозгу!

– А-а-а!..

В кармане брюк у него лежал бумажник. А в бумажнике – карточка компании «Морозко-Фобос». Беспроцентная рассрочка на пятьдесят лет. Ежемесячная оплата – пятьсот рублей, индексированных с учетом безумствующей инфляции. И право на крионирование и криосохранение головы. Даже в случае неполной выплаты по кредиту! Нужно только найти жгут, чтобы спасти голову!

– А-а-а!..

Он снова поскользнулся и больно ударился о какой-то выступ локтем свободной руки.

– Доктор!

С запоздалым отчаянием он вдруг понял, что происходит.