С оплатой проблем не возникало. Я стал состоятельным человеком, даже если поначалу это казалось маловероятным исходом. Первым результатом моих извинений стало соглашение по вопросу рабства в Америке, и наши тщательно подобранные слова (как и предвещал Льюис Джеффрис) решительно никоим образом не сказались на конечных расчетах. Американское правительство согласилось предоставить Афроамериканскому комитету по репарациям за рабство все испрошенное до последнего цента, иными словами, миллиарды долларов в прямых личных, деловых и образовательных грантах, вкладах в афроамериканские банки, пожертвованиях общественным организациям с выплатой в течение следующих двадцати пяти лет. Дифференциала Шенка, из которого мне полагалась одна тысячная, тут не возникло, и это разочарование я снес как подобает мужчине. Затем последовало соглашение по рабству с Африканским Союзом, и вот тут дела пошли в гору. АС предложили (и он принял) на Целых двадцать пять процентов меньше прогнозируемой суммы, и одна тысячная из этих двадцати пяти процентов досталась мне. Хотя это стало львиной долей моего заработка, поступали и меньшие суммы от соглашений с Ирландией, Вьетнамом, на полуострове Индостан, с австралийскими аборигенами – все шло в копилку.

Однажды мне позвонил Макс и спросил, каково это – быть богатым.

– Честно говоря, немного нереально, – ответил я. – Я знаю, что деньги у меня есть, но не совсем понимаю, что с ними делать. Сумел только купить несколько хороших костюмов.

– То есть?

– Кажется, я еще не научился быть богатым.

– Позволь мне помочь, – сказал он.

Он прислал мне человека с проспектами и генерированными компьютером прогнозами доходности, который говорил про оффшорные зоны и прочные инвестиции и который в разговоре то и дело называл меня по имени. Он предложил особо надежные облигации ради стабильности, новые технологии ради роста и разработку природных ископаемых ради авантюры и больших барышей. Выходило, что именно их полагается покупать богатому человеку, поэтому, когда пришли документы, я их подписал.

Тем не менее я старался не купаться в показной роскоши. Например, в первый вечер после приезда Люка в Нью-Йорк я не повел его в отделанные кожей и деревом бистро в окрестностях единственного частного парка Грамерси, а познакомил его с простыми радостями «Пика Маттерхорн». Мы заказали фондю по-мозесски и говорили о прошлом, но ел я мало.

– Ты не голоден?

– Я его уже пробовал.

– Когда это тебя останавливало? Помнишь то итальянское местечко? В «Швейцарском коттедже»? Ты заказывал одну и ту же пасту шесть вечеров подряд. Как называлось блюдо…

– Таглиателли с копченой грудинкой и артишоками.

– Вот-вот. Грудинка и артишоки.

– Это был эксперимент. Я проверял, насколько стабильно работает у них кухня.

– Нет, не проверял. Просто блюдо тебе нравилось.

– Наверно, я изменился.

– Наверно. Мама велела повести тебя в ресторан и накормить по-человечески, потому что ей кажется, что ты слишком изменился. Она говорит, у тебя больной вид. Звонит мне всякий раз, когда тебя показывают по телевизору.

– Замечательно! Я немного сбросил вес, а вы уже хотите звать докторов.

Он наложил ложкой немного сыра на кусочек хлеба и забросил его себе в рот.

– Вспомни папу, – сказал он, не глядя на меня.

– Иди ты, Люк! Я всего лишь избавился от пары лишних фунтов.

– Я просто хочу сказать, что ведь по этому мы поняли, что папа болен, верно? Когда он начал терять вес.

– У меня нет неоперабельного рака.

– Я только передаю мамины слова.

– Ну так скажи ей, что я здоров.

– Почему бы тебе самому это ей не сказать?

– И скажу.

– Знаешь, она тебе не звонит, так как думает, что ты слишком занят.

– Безумие какое-то.

– Но ты был занят.

– Конечно. Это одна из причин, почему я чуть похудел.

– Чуть?

– Но я не настолько занят, чтобы не поговорить с собственной матерью. Для нее я всегда свободен.

– Я ей скажу.

– Нет, не надо. Лучше я сам.

– Уверен, что не поешь еще?

– У меня пропал аппетит. Наверное, рак кишечника.

– Заткнись, Марк.

Дженни в тот уик-энд куда-то уехала, поэтому мы вдвоем обходили солидные бары Ист-Виллидж и Бауэри. Мне хотелось, чтобы Люк увидел, что я теперь хозяин города, что я свой здесь, среди полночного гула и дребезжания коктейльных шейкеров.

– Следующий тебя обязательно понравится, – говорил я, когда мы выбирались из такси. – Там смешивают лучший мартини в городе. – Или: – А в этом есть сорок восемь водок с разными отдушками.

И да, возможно, я чуть перегибал палку, настаивая, чтобы он веселился. Но он твердо решил не удивляться ничему, что бы я ни говорил и куда бы мы ни пошли, поэтому я ничего не мог с собой поделать, особенно после третьего убийственно крепкого коктейля. Во всем случившемся виноват я один. Скажу только, что он поспособствовал тому, чтобы я повел себя так.

Мы пили пиво в баре на Юнион-сквер, когда со мной заговорили две молодые женщины, одна из которых стеснительно пряталась за чуть загорелым, голым плечом другой. Обе были блондинки, и насколько мне помнится, у обеих имена закачивались на «и», а в конце их вместо точки они, наверное, рисовали сердечко. Их звали Мэнди и Трейси или Сузи и Кристи. Что-то в таком духе. Мы с Люком стояли, опершись на барную стойку, наш разговор практически иссякло обиженных хмыканий и кивков.

Одна из девушек сказала:

– Извините за беспокойство, но вы не…

К такому я уже привык. Меня часто показывали по телевизору, и вполне естественно, что на улицах и в барах меня узнавали и хотели со мной поговорить.

– Да, Марк Бассет, – с улыбкой ответил я.

И услышал, как рядом раздраженно втянул воздух Люк. Девушки захихикали.

– Нам просто было интересно, – сказала та, что посмелее, – не могли бы вы…

– Да?

– Сказать нам.

– Что сказать?

Она кокетливо глянула на меня из-под завитой челки.

– Сами знаете. Это.

Ее подруга опять хихикнула.

Я наклонился к ней, и как раз в этот момент она заправила волосы за ухо, подставляя мне длинную шею так вызывающе, точно это была гладкая ляжка.

– То есть… – я понизил голос до шепота, – …извините.

Я услышал, как она охнула, а после выдохнула влажно мне в щеку.

Неспешно, тихонько, будто у нее было все время на свете, она сказала:

– Еще.

– Мне. Очень. Жаль. – Поверх ее плеча я поглядел на ее подругу, которая смотрела на нас широко открытыми глазами.