случае их расцвет может занять целую вечность, – он прямо взглянул на Шэй, – ты считаешь кражей приказ королевы? Ведь она приказывает раздобыть то, чем уже и без того владеет! Так что, скажу тебе, зря ты тут раскричалась. Все. Совершенно. Законно.

Бесподобный хотел взять Шэй за руку, но Эванс оттолкнул его.

– Теперь Пейви. Понятно, как это выглядит. По закону, конечно, можно расценивать мое дельце как кражу. Только вот украл-то я его с виселицы. Если бы я не забрал его, то через час ему свернули бы шею. – Он оглянулся через плечо на своих подручных: – В чем бишь его обвинили?

– Пейви? – усмехнувшись, уточнил пожилой мужчина. – Так он ведь стащил Рождественскую шкатулку. Подарочные наградные для всей Ситинг-лейн. Судя по всему, там набралась кругленькая сумма. Он спрятал ее под кроватью.

– Рождественскую шкатулку, приготовленную, черт побери, для работяг его собственной улицы. Прости Господи, ну не идиот ли этот парень! Потребовалось много денег, влиятельных заступников и длинных речей, чтобы снять-таки петлю с его шеи. И да, мы протащили его по улице, связанного как строптивую скотину, должен же он был понести хоть какое-то наказание. Та публичная процессия, вероятно, спасла ему жизнь. Если я и украл его, то именно так, как Иосиф Аримафейский украл Христа, – и он еще раз улыбнулся с совершенно невинным видом.

– Она все поняла, Эванс, и сожалеет, – Бесподобный воздел руки в молитвенном жесте.

Эванс долго молчал. Окинув взглядом Бесподобного, он сделал шаг назад. Между ними промелькнул взгляд, исполненный какой-то мужской оценки, и Шэй подумала, что, возможно, Эванс собирается отпустить их.

– С Бесподобным, правда, приключилась совсем душераздирающая история. Бессовестный владелец театра вырвал его из лона любящей семьи. От такого обвинения труднее защититься, верно?

Шэй глянула на Бесподобного, но он не отрывал глаз от земли. Она впервые видела его таким кротким и смущенным, и у нее вдруг болезненно сжалось сердце.

– Поведай же мне, вещая птичка, о родне Бесподобного. Надо полагать, он из дворян?

– Не знаю, – прошептала она, испытывая дурное предчувствие.

– Но они, по крайней мере, благородных кровей? Такое утонченное лицо и очаровательный голос. Даже имя… Бесподобный, – он произнес его с явным удовольствием. – На мосту, кстати, есть «Бесподобный Дом». Четыре гребаных этажа аристократов. Наверняка, один из его обитателей тот самый несчастный отец.

Однажды Шэй ограбили. Еще до того, как она услышала шаги и свист лезвия ножа, какое-то звериное чутье сообщило ей о надвигающейся опасности. Она не знала, какой именно опасности, но явно зловещей.

– Да уж, бедный господин…

Эвансу внимали все окружающие, поклонницы, его верные слуги и сама Шэй.

– Данн, – он вновь повернулся к карете, – достань-ка мне книгу четырехлетней давности.

Мужчина расстегнул сумку на задней лошади, и она слегка хлестнула его хвостом.

– Бесподобный, так в какой же день?..

Бесподобный не поднимал глаз. Вытянув руку, Эванс взял его за подбородок и поднял, заставив парня посмотреть на себя.

В какой же день, сынок, мы встретились? Я знаю, что ты помнишь. Не заставляй меня искать…

– Двенадцатого января, – тихий голос Бесподобного напоминал шуршание прибрежной гальки.

– Верно, январь. Лед на Темзе, если я верно помню. Продавцы каштанов вели успешную торговлю, – он листал книгу в кожаном переплете, иногда останавливаясь, чтобы послюнявить кончики пальцев, – ага, нашел! Расходы за двенадцатое января. За свечи – восемь пенсов. Нюхательный табак – на шиллинг. Дороговато. Может, Данн, ты слишком много дал на чай? – Данн услужливо рассмеялся. – Корм для лошадей. Вода и… А вот и нужная строчка. Мальчик – шесть пенсов.

Он держал руку под подбородком Бесподобного.

– Итак, мальчик. Не подскажешь имя. Не думаю, правда, что оно имеет значение. Кем же, по-вашему, был тот мальчик?

Бесподобный слегка вздохнул. Его рука лежала на бедре, рядом с рукояткой ножа. Когда он заговорил с какой-то странной робостью, Шэй подумала, что он не в себе.

– Эванс. Пожалуйста. Не стоит продолжать.

– Какой же мальчик обошелся нам в шесть пенсов? – в голосе Эванса, явно играющего на публику, проявился покровительственный оттенок.

– Ну, я.

– Верно. Ты. Дешевле коробки свечей, что кажется справедливым, учитывая все порождаемые тобой неприятности.

Он повернулся к Шэй.

– Мне и в голову не приходило красть, уводить силой или льстить кому-то, чтобы получить такой спелый персик. Он упал прямо мне в руки. Его мать и отец не могли дождаться, когда избавятся от него. И, какой сюрприз, они запросили цену, как раз достаточную для покупки бутылки бренди. Как ты думаешь, пацан-на-улице, какими людьми они были?

Шэй отдала бы все, что имела, лишь бы он наконец умолк.

– Вот что я тебе скажу. Они были не более аристократичны, чем ты, воробушек. А тебя уж никак не отнесешь к аристократии.

Эванс покровительственно положил руки ей на плечи. Жужжали мухи, хвосты со свистом рассекали воздух. Бесподобный съежился. Возможно, его пытка закончилась. Но Эванс продолжил со скучающим видом:

– Начнем с того, что его мать, понятное дело, предложила свои услуги, и должен признать, я согласился. Цена та же, что за мальчишку, но только на час. Тем не менее она не стоила и половины тех затрат.

Если бы Бесподобный не издал жуткий вопль – мучительный, звериный рев, – то, кто знает, чем бы закончилась эта сцена. В два счета он взлетел на спину Эванса, обхватил его голову и, вцепившись тонкими пальцами ему в лицо, старался удержаться на нем, цепляясь за все, что попадало под руки: глаза, рот, уши. Шэй увидела оскаленные зубы и содрогающееся от рыданий горло. Эванс пошатнулся и, топчась на месте, попытался сбросить со спины опасный груз, но Бесподобный вдруг с тошнотворным, хлюпающим звуком вгрызся зубами ему в шею. Эванс закрутился, молотя руками воздух, но Бесподобный держался за него с цепкостью обезьяны. Он резко развернулся, и толпа замерла в потрясенном молчании; лишь шатающийся по мостовой Эванс ревел как затравленный медведь. Он закинул назад трясущуюся руку, но Бесподобный лишь усилил хватку. Потом Шэй заметила, как тонкая рука в красном бархатном рукаве начала шарить по его боку. Бесподобный вслепую пытался нащупать свой нож.

– Нет, Бесподобный! – воскликнула она.

Она понимала, что если он вытащит нож, то ему конец. Шагнув к нему, она ударила его по руке и, подойдя еще ближе, схватила за локоть. Эванс извернулся, пытаясь дотянуться до Бесподобного, и перед ней промелькнули мгновения их схватки. Пальцы, рвущие клочки волос. Разинутый окровавленный рот и зубы, вновь вонзившиеся в жертву. Воткнувшийся в живот локоть. Их вопли смешались: вопли кровопролитной бойни.

Она снова потянула за локоть, и Бесподобный дернулся сильнее, чем