– Телефоны не работают, – сказал он. – На, дай ему…

– Умер, – сказал Хуан. – Я тебе советую не смотреть на него. Дай воды Кларе. Да, старик, Кларе.

– Ладно, – сказал репортер. – Выпей, Клара. – И всыпал в стакан порошок. – Это ей поможет.

Ведя женщин под руки, они подошли к Андресу, стоявшему на тротуаре у закусочной, и перешли улицу Леандро Алема, не встретив ни одной машины, только редкие пешеходы кое-где прятались по углам. Андрес сказал, что закусочная не работает, днем была попытка разграбить ее. Хозяин, лощеный франт с кольтом в руке, ждал новых событий. Потрясающий тип. А телефон сдох.

– А мне что делать со стаканом? – спросил репортер, когда Клара отдала ему стакан назад. На дне оставалось немного воды, и он выпил ее медленно, глядя через донышко на низкое красноватое небо. Над Почтамтом он увидел самолет, который тяжело удалялся.

– Кто в нем летит? – пробормотал Хуан. – Самолеты всегда угоняют. Держись крепче, старуха, вот так.

Клара подчинилась и шла медленно, будто спала на ходу, а Андрес поддерживал ее с другой стороны и оглядывался на репортера, чтобы тот позаботился о Стелле, которая все время оборачивалась назад, полумертвая от страха.

– Я, правда, ничего не понимаю, – сказала Стелла.

Репортер пожал плечами и, когда они проходили по узкой дощатой мостовой вдоль огороженного забором дома, где шел ремонт, осторожно поставил стакан на землю, рядом с дощатым настилом.

– Здесь столько виски – столько грапы – столько пива, «First and Last» – отличное питейное заведение – на воздухе, открыто всем ветрам – орошается водяной пылью реки, грязь – ну и что – подумаешь, грязь, – горячительное бодро вливается в чужие глотки.

«First and Last»: все, что случается,

случается с другими прихожанами (здесь их называют клиентами) – так что заведение – отличное, здесь собираются

люди с реки, чтобы прикончить жажду, —

посидят – попользуются, а потом уходят —

– Мораль всех питейных заведений, – сказал Андрес, вытягивая ноги. – Кто-то теряет, а кто-то находит, и наоборот.

– Мораль тонкая, как южный ветер, – сказал репортер. – Годится для рулетки, для фильмов, для самых различных вещей.

– Для нас, – сказал Хуан, вытирая лицо. – Совсем чужие жизни, чтобы взбодриться самим. Я говорю с тобой? Нет, я не говорю с тобой. Я отбираю у тебя слова и прячу их. Снимаю с тебя улыбку или вот этот взгляд.

– Отобрал у него пиджак, – сказала Клара, вздохнув. – Простите меня, я очень устала. Нельзя…

«Отбирать, – подумал Андрес. Ему снова увиделся “Атенео”, очки, покачивающиеся в руках у продавца. – Нельзя отбирать ничего, если кому-то не хочется этого потерять. Вот так-то». Он улыбнулся насмешливо. Какая сентиментальность.

– К вопросу о пиджаке, – сказал репортер, пошел за стулом и повесил на него свой пиджак. Андрес с Хуаном последовали его примеру, сразу почувствовав, что усталость спадает, как всегда происходит, когда переоденешься. Ибо, как сказал Хуан, одежда является частью души человеческой и сама может чувствовать, а потому чем раньше ее повесишь, тем лучше. Им принесли пиво в бутылках —

не слишком холодное, поскольку —

(что-то насчет электричества) —

и огромные сандвичи с колбасой и сырокопченым окороком. Они устроились справа у стены, относительно уединенно, видно, темнота разогнала клиентуру. Раскосый парнишка у стойки не сводил с них глаз и только иногда оборачивался посмотреть, сколько времени на старых стенных часах, висевших между прейскурантом и вытяжкой (которая не работала).

– Сюда, – сказал репортер, – я пришел с девушкой в ту ночь, когда умер Рузвельт. Она так плакала, что мне пришлось глушить ее горе катамаркской грапой. По-моему, она тогда здорово на меня обиделась.

– А мы здесь были много раз, – сказала Клара. – От центра удаленно и в то же время в двух шагах, из-за этого нравится. Андрес, помнишь ночь забастовки?

– Бедный Хуан, – сказал Андрес. – Как ему тогда досталось.

– А тебе? Тебе это стоило нового костюма. Пей, пожалуйста, Стелла. И хватит вам сидеть будто в воду опущенным.

– Я смотрю на того сеньора, – сказала Стелла, боязливо указывая на клиента, который сидел за столиком в центре зала, под одним из вентиляторов (неработавшим), и потел, точь-в-точь как бывший президент Агустин П. Хусто, только один глаз у него был воспаленный, красный, а во рту – сигара. Четыре другие сигары частоколом торчали у него из кармашка для платка (платка не было).

– Полный набор, – сказал Хуан. – Погляди на его кольцо, трехкратное. Очки, лысина, черный галстук. Совершенство. Сейчас он поднимется и подойдет к нам, предложит купить отрез кашемира.

– Однако он пьет кофе, – сказал репортер. – Это скандал, потому что такой тип должен пить не кофе, а гесперидин. Официант!

– Слушаю вас, – сказал официант, глядя на дверь, в которую влетели сразу трое. Один обернулся и посмотрел на улицу, а двое оглядывались вокруг, как люди, вышедшие из темноты на свет, и наконец выбрали столик в углу. Первый махнул рукой и присоединился к ним; лицо у него было в копоти, волосы на висках склеены потом, как бриллиантином —

– Еще сандвичей, – сказал репортер. – А что, вентиляторы…

– Не работают, – сказал официант. – Еще сандвичей? Не знаю, осталась ли ветчина, пойду посмотрю. Смотри-ка, еще идут!

Вошли две пары.

– А что ты хочешь? – сказал репортер. – По-моему, главное их желание – смыться. Пейте, Клара, вы белее Грока.

– Я – круглая дура, – сказала Клара. – Animula vagula blandula[93]. Но было так —

– Ладно, – сказал Хуан, улыбнувшись. – Все было довольно мерзко, но ты вела себя хорошо. Иногда, правда, падала духом. Посмотри на эту девушку в желтой блузке. Че, да этот тип ей угрожает.

– Разумеется, – сказал Андрес. – Истерия – греческое слово. А не лучше ли тебе увезти Клару отсюда? Я имею в виду – из Буэнос-Айреса.

– Система Пинчо, – сказал Хуан с горечью. – Зачем? Это не может длиться дольше, чем… – Он по-мальчишески махнул рукой и уставился на курильщика сигары. Поплакать бы наедине с самим собой. Поплакать бы, закрывшись с головой простынею. Принять бы душ, да еще… Он смотрел, как мужчина за столиком у стены, где перегородка делила часть зала на маленькие отдельные кабинетики, нащупывал коленом колено женщины. Женщина смеялась, как крыса. «Тоже боится», – подумал Хуан и вдруг разглядел в глазах Андреса нечто удивившее его. В голову пришла дурацкая мысль: хорошо бы рядом был цветной кочан. Некоторое время они сидели молча, но слушать отдаленные взрывы было, пожалуй, еще хуже. К тому же – туманные нимбы вокруг электрических лампочек, неработающая вытяжка, портрет Президента рядом с прейскурантом, «Старый Смаглер», пиво «Омбу», вино «Амаро Пагильотти».