– Что за спешка? – Она оглянулась на кастрюлю, стоявшую в кухне на плите.

– Сколько лет мы с тобой уже прожили, Галя? – спросил у нее Федор Иванович.

Брови у нее, запачканные мукой, поднялись.

– За этим ты меня и звал? – Она повернулась в дверях, собираясь опять скрыться в кухне.

– Нет, подожди, – настойчиво сказал Федор Иванович. – Сперва ответь.

На этот раз Галина Алексеевна с несколько большим вниманием перевела взгляд с Федора Ивановича на Усмана.

– Ты и сам знаешь. Федор Иванович согласился.

– Да, знаю. Уже пятнадцать.

– Зачем же спрашиваешь?

– Затем, что все это была ошибка.

Галина Алексеевна перестала оглядываться на кухню.

– Чья?

– Твоя и моя, Галя.

У нее между бровями появился бугорок, перерезанный складочкой.

– В чем же, по-твоему, мы с тобой ошиблись?

– Ты своевременно не догадалась бросить меня.

На губах у Галины Алексеевны заиграла улыбка. Ее уже не обманывала интонация мужа, но она еще не могла вполне сообразить, что скрывалось за его словами. Она перевела взгляд на Усмана и увидела, как он под ее взглядом втянул голову в плечи.

Галина Алексеевна перешла в наступление.

– Нет, это ты должен сказать, за что я должна была тебя бросить.

Никакого тайного смысла уже нельзя было уловить в голосе Федора Ивановича, когда он устало ответил:

– За то, что я тюремщик.

– Знаешь, Федя, – спокойно сказала Галина Алексеевна, – если бы мы здесь были одни, то я бы сказала, что у кого-то из нас… – И, покрутив у виска пальцем, она скрылась на кухне, плотно прикрывая за собой дверь.

Федор Иванович, поворачиваясь к Усману, поинтересовался:

– Как ты думаешь, что она имела в виду? Тогда я сам и отвечу. Служба, Усман, есть служба. Конечно, она у нас с тобой невеселая, но кто-то должен и ее исполнять. Пока еще не наступило время, чтобы совсем не было ее. Ты что же, не согласен со мной? – И вдруг Федор Иванович круто изменил свой тон на официальный: – Ну, что же, сержант Юсупов, мы рассмотрим ваш рапорт. Но, как вам ' должно быть известно, принять его прямо из ваших рук я не могу. Надо знать устав. Вручите рапорт своему командиру, а он уже даст ему ход. Вы свободны.

Галина Алексеевна, приоткрывшая в эту минуту дверь из кухни, увидела, что Федор Иванович стоит с совсем отчужденным лицом и глаза у него излучают полярное сияние, а Усман стоит перед ним как в воду опущенный. Лишь одни коричневые крупные веснушки мерцают у него на лице.

– Можете идти, сержант, – сухо повторил Федор Иванович.

– Товарищ полковник! Федор Иванович! – не трогаясь с места, быстро заговорил Усман. – Я вам еще не все сказал. Не могу я своего фронтового друга сторожить.

– Какого друга? Крупное, широкое лицо Федора Ивановича обмякло, в зеленоватых, навыкате, глазах плеснулся испуг. Галина Алексеевна, совсем позабыв, что у нее делалось на кухне, прислонилась плечом к притолоке двери.

– В сорок третьем году под Самбеком он меня из-под танка вытащил, а теперь я должен…

Федор Иванович с беспокойством спросил:

– Он тебя сам узнал?

– Сам.

– А ты его?

– По уставу, товарищ полковник, нам не положено в разговоры с ЗК вступать.

Галина Алексеевна заметила, как Федор Иванович проглотил эти слова Усмана, не сморгнув.

– Хорошо, – сказал он, – оставь рапорт у меня. А пока я прикажу начальнику охраны, чтобы тебя перевели на другой объект.

– Может быть, Федор Иванович, я еще уговорю ее, – неуверенно сказал Усман.

– Нет, тебе все равно нельзя здесь служить, – почти вытягивая рапорт из его руки, твердо сказал Федор Иванович. Вдруг он так и впился глазами в лицо Усмана: – Т-ты вчера на земснаряде службу нес?

– Нет, на рыбоподъемнике.

– Хорошо, можешь идти.

Усман откозырнул и вышел. Галина Алексеевна осталась стоять у притолоки, зная, что наступила та самая минута, когда Федор Иванович все должен будет сам ей рассказать.

Федор Иванович, оборачиваясь, вдруг ополчился на нее:

– Что ты у меня над душой стоишь?! Лучше погляди у себя за спиной.

Галина Алексеевна, оглянувшись, не смогла удержать испуганного возгласа:

– Ой!

В кастрюле, которая стояла у нее на кухне на плите, тесто уже выпучилось бугром, переваливаясь через край.

Давно погасли все ночные огни в райцентре на правобережной круче над Доном. Повыключили их и вахтенный матрос на дебаркадере, и монтер рыб-колхоза, отвечающий за то, чтобы с первыми же петухами меркла одна-единственная золотистая нить, пронизывающая станицу по центральной улице с юга на север, и ночной сторож сельпо, который, заступив на дежурство с вечера после хорошего ужина с вином, сразу же уснул в своей караулке, так и не засветив витрину раймага напротив здания райкома. Но в самом райкоме к двенадцати часам ночи светились окна на втором этаже. «Тоже хо-зя-ева, жгут по тысяче свечей, а с людей привыкли спрашивать за каждую копейку», – сердито приподнимая головы от подушек, ворчали жители станицы, которым так и не удавалось заснуть все за теми же думами: «Трогаться?», «Подождать?»

– Вопрос уже не о том, чтобы трогаться или подождать, – говорил в своем кабинете и секретарь райкома Истомин, зарываясь пальцами в свою рыжую шевелюру, – а утонуть или не утонуть? Но даже и теперь никто не снимет с нас ответственности ни по хлебу, ни по мясу или молоку. У товарища Грекова своя миссия, – он бросил взгляд в угол комнаты, где сидел Греков, – а у нас еще и другая. Пора уже не щепетильничать с Подкатаевым и с Коныгиным.

Еще не старая, в синем костюме, женщина, сидевшая в кресле у стола Истомина, заметила:

– Подкатаев по сдаче хлеба нового урожая с превышением идет.

– Это после того как ему со стройки целую автоколонну прислали, – бросил с дивана райупол-комзаг Цветков.

– Он и до этого выше районного графика шел.

– Вот, вот, Николай Дмитриевич, – сказал Цветков. – За Подкатаева в нашем районе все женщины горой. Во главе с председателем рика. Конечно, он мужчина видный, но не до такой же степени, чтобы ему одному внимание уделять.

Женщина в синем костюме презрительно покосилась на него:

– Не забывай, Цветков, что ты на бюро.

– Я, Елена Сергеевна, готов отвечать за свои слова. Помню, как еще три года назад ты выгораживала его за крупнейшее, не только в масштабе нашего района, хищение зерна. При явном сокрытии им этого факта от райкома.