Треск автоматной очереди, казалось, должен был оглушить Вайкслера, но его восприятие реальной картины происходящего было нарушено, и поэтому звук открытой им стрельбы казался не громче ударов мягких ватных шариков о стеклянную поверхность. И в то же время он явственно слышал те ужасные звуки, которые издавали пули, попадая в цель. Они были похожи на стук града, падавшего в вязкую слякоть.

Вайкслер, не переставая стрелять, побежал по залу. Пули рикошетом отлетали от стен, слышался звон разбитого стекла и треск отлетавших от деревянных панелей щепок. Вайкслер бежал, не разбирая дороги, ломая попадавшиеся на его пути легкие непрочные койки и расстреливая в упор мертвецов, мешавших ему продвигаться вперед. Но упавшие на землю трупы, простреленные автоматными очередями, снова вставали, смерть потеряла над ними свою власть. Вайкслер расстрелял всю обойму, опустошив магазин автомата, но продолжал нажимать на гашетку, хотя его оружие давно уже перестало извергать из себя огонь и свинец.

Для того чтобы добраться до двери, он должен был пробежать весь зал. Патроны кончились прежде, чем он миновал половину этого пути, однако выпущенные им очереди расчистили ему дорогу. Но одному зомби все же удалось встать на его пути. Мертвец тянул к Вайкслеру свои руки, и тому невозможно было избежать, как он ни старался, его прикосновения. Вайкслер с разбегу натолкнулся на стоявший перед ним труп, и оба упали на пол. Пальцы мертвеца скользнули по лицу Вайкслера, а затем впились в него.

Нельзя сказать, чтобы Вайкслеру было очень больно, но ничего более ужасного ему никогда в жизни не приходилось испытывать. Неровно обломанные ногти мертвеца расцарапывали его кожу в кровь, оставляя на ней глубокие борозды. Вайкслер чувствовал, как какая-то вязкая холодная жидкость смешивается с его кровью. Несколько секунд Вайкслер бился в истерике на полу, издавая дикие вопли. Затем ему каким-то образом удалось вырваться из рук мертвеца и оттолкнуть его от себя. Вайкслер больше не кричал, так как у него пресеклось дыхание. Вскочив на ноги, он пошатываясь направился к двери, всхлипывая, как испуганный ребенок. Его лицо заливали слезы, он почти ничего не видел и врезался лбом в стену рядом с дверью, нанеся себе еще одну кровоточащую рану. Он начал лихорадочно на ощупь искать дверную ручку, распахнул дверь и шатаясь вышел за порог.

На улице бушевал настоящий ураган, холодный ветер накинулся на него, словно чудовище, грозя изрезать кожу Вайкслера невидимыми острыми ножами. При обычных обстоятельствах уже первый порыв ураганного ветра сбил бы Вайкслера с ног и швырнул бы его о стену, но паника и охватившее его безумие придавали Вайкслеру силы. Вокруг него с диким воем неистовствовал вихрь, застя взор колючим снегом, но где-то там за его стеной находилось школьное здание, где горел свет и было тепло, где были сейчас люди, а значит, безопасность. Вайкслер сорвался с места и побежал.

За его спиной порыв ураганного ветра с бешеным воем распахнул дверь и сорвал ее с петель. Но как бы велика ни была его мощь, казалось, что даже он не может войти и надолго задержаться в спортивном зале с его страшными обитателями.

* * *

На этот раз Бреннер не стал завязывать узлом конец трубки, которую он выдернул из иглы, торчавшей в тыльной стороне его ладони, и темное пятно растекающейся жидкости начало быстро расползаться по его постели. Это обстоятельство не вызвало ни малейшего сожаления в душе Бреннера, напротив того, он ощутил чувство удовлетворения, видя это. Это была своего рода месть.

Подозрения Бреннера превратились теперь в твердую уверенность. Он окончательно убедился, что стоило ему выдернуть трубку из иглы и прекратить доступ в кровь жидкости, которую в него вливали, как он сразу же начал чувствовать себя намного лучше. Силы вновь возвращались к нему.

Однако, в отличие от физических сил, способность Бреннера четко и ясно мыслить восстанавливалась не так быстро. Он никак не мог нащупать логическую причинно-следственную связь между событиями. Его мысли начали путаться еще во время разговора со Шнайдером. После ухода доктора Бреннер решил в целях предосторожности еще по крайней мере минут пять не предпринимать ничего. И за это время легкий туман в его голове — как это обычно бывает, когда выпьешь три кружки пива, — превратился в непроглядную мглу сильного опьянения. Бреннер испытывал одно-единственное желание — упасть на постель и забыться в теплых объятиях сна.

И все же у него из головы не выходила мысль вытащить иглу из руки.

Ему не удалось это сделать. Боль была слишком сильной.

И лишь через десять минут непроглядная мгла в его голове начала понемногу рассеиваться. Только сейчас Бреннер понял, что он сделал, однако способность ясно мыслить все еще не восстанавливалась. Хотя в тумане, царящем в его мозгу, время от времени возникали просветы. Итак, он был здесь узником. А люди, выдававшие себя за друзей, были его врагами. Ему необходимо было бежать отсюда. И найти ту мертвую девушку. Все эти мысли были не связаны друг с другом, хотя, выстроившись в ряд, они походили на логическую цепочку, связывавшуюся в рассказ, которому, впрочем, не хватало правдоподобия. Но несмотря на это, мысли казались Бреннеру важными и значительными. Они были важнее и значительнее самой жизни, и Бреннер не задавал вопросов, почему все было именно так. Он твердо знал лишь одно: он — узник; все, выдававшие себя за друзей, — его враги; он должен бежать отсюда и разыскать ту девушку.

Прошло немало времени, прежде чем Бреннер, собравшись с силами, сел на кровати и повернул голову вправо. Его зрение вновь сильно ухудшилось, но это не удивило и даже не испугало его. Не отдавая себе в этом отчета, Бреннер знал, что так оно и будет. Более того, у него было странное чувство, что если бы он вдруг ясно увидел окружавшие его предметы, а не серый туман и размытые очертания, то был бы сильно разочарован. Однако даже не видя стоявшие на столике приборы, он знал, что электронный сторож чутко наблюдает за ним. Но Бреннер знал, каким образом он сможет его перехитрить.

Сначала он просто хотел отсоединить датчики, прикрепленные к его грудной клетке и вискам, однако понимал, что в дежурной комнате сейчас же раздастся сигнал тревоги. Вместо этого Бреннер осторожно оперся на правый локоть, сжав зубы от боли, и потянулся левой рукой к прибору Его пальцы нашарили полированную металлическую поверхность, а затем, проведя по ней рукой, он нащупал шнур, подключавший прибор к электросети Бреннеру было очень больно. Он никак не мог удобно схватить шнур, потому что при каждом движении игла, торчавшая у него между указательным и средним пальцами, все глубже и глубже впивалась в плоть. В конце концов Бреннер все же с третьей попытки выдернул шнур из розетки, зажав его между безымянным пальцем и мизинцем. На глазах Бреннера навернулись слезы, но теперь он, по крайней мере, мог не опасаться немедленной расплаты за свое самоуправство.

Бреннер снова сел на постели, спустил ноги на пол и замер так, подождав три минуты, пока стихнет боль в плече и руке. Боль не стихала. Ему необходимо было вынуть иглу из вены, однако это означало бы открытый бунт с его стороны. Ведь если бы теперь его снова застали врасплох медсестра и доктор, то он не смог бы уже отговориться тем, что отсоединил трубочку по ошибке, по неосторожности. И все же Бреннер, превозмогая сильную боль, вытащил иглу из кровоточащей руки и бросил ее на пол. Но еще долго после этого у него было такое чувство, что игла продолжала находиться в тыльной стороне его ладони.