Я не понимал, почему Анна так рискует, пока она не показала контракт, подписанный в Америке с фирмой… правильно — “Юниус”. По этому контракту, семидесятидвухлетняя Матильда Ринке, сфотографированная более двух лет назад — до употребления кремов, лосьонов и туалетной воды “Юниус” — должна была ежемесячно предъявлять кожу своего лица крупным планом в рекламных журналах и, чтобы кожа эта постепенно приобретала новую молодость, Матильду должен был пользовать целый штат гримеров.

“Представь их рожи! — веселилась Анна. — Я приезжаю на съемку через месяц, а у меня исчезла половина морщин! Как, отчего?.. Я твержу, как полагается по контракту: “Конечно, из-за кремов “Юниус!” Через полгода я перестала гримировать руки и отказалась от накладной жидкой кожи — волшебное действие кремов “Юниус”! Мое лицо на обложках всех модных журналов, у меня берут интервью, меня приглашают на высокие приемы! “Если дело так пойдет дальше, — предупредили меня, — вы станете самой известной леди и можете баллотироваться в конгресс США!” В данный момент у меня двадцать два контракта на рекламу мыла, зубного порошка, крема от морщин, стягивающих поясов, силиконовых грудей, губной помады, которая размягчает кожу губ до детской упругости, лосьона для роста волос и укрепителя ягодиц!”

— А ты не боишься разоблачения? — поинтересовался я.

“Что это — разоблачение? Кто-нибудь силой разденет меня перед видеокамерой? Какая реклама омолаживающим кремам фирмы “Юниус”!”

— А что на эту тему думает старушка Ринке, с документами которой ты сюда приехала?

“О, не волнуйся, она уже давно ничего не думает, — отмахнулась Анна. — Я вот о чем хотела посоветоваться. Группа медиков просила разрешения на изучение процесса омоложения моего тела. Думаю, их страшно интересует, превращусь ли я лет через пятьдесят в подростка!”

Анна хохочет. Я — в полной депрессии. Куда она дела старушку Ринке? На все мои вопросы о ней Анна отмахивается. Тогда я интересуюсь, что такое укрепитель ягодиц?

“Это такое смешно устройство, вроде вибратора для задницы”.

— Вибратора?..

“Ну, представь: ты стоишь неподвижно, подставив попу дергающейся туда-сюда ленте. Эта лента натирает ягодицы со страшной скоростью, отчего они должны подтягиваться и становиться упругими”.

В этот приезд Анна забеременела.

Она пробыла в Москве два месяца — шестьдесят дней. Сорок два дня из них я ежедневно выслушивал невероятные прожекты то родов у семидесятичетырехлетней старушки, то ее внезапной смерти в водах Москвы-реки, то покупку всеми женскими журналами снимков обнаженной Матильды Ринке на девятом месяце беременности. Я начал сомневаться в умственном здоровье моей возлюбленной и поставил своей целью выяснить судьбу этой самой Ринке.

“Не волнуйся, — успокаивала меня Анна, — у нас с ней договор. Все очень просто. Если через пять лет после нашей встречи она станет всемирно известна, я стану богатой наследницей. Считай, что договор выполнен. Надеюсь, бабушке Тили приходят в Египет журналы из Америки, надеюсь, она смотрит телевизор…”

Мне была рассказана удивительная история о посещении Матильдой Ринке вместе со своей компаньонкой Анной Италии, Греции и Египта.

“Более зловредной и капризной старухи я не видела! Бывали минуты, когда казалось, что больше я не выдержу, но гонорар, обещанный мне за сопроводительство ее никчемности графини Ринке, был таким огромным, а мне так хотелось порадовать тебя домиком на побережье Франции!..”

Предчувствуя трагическую концовку вредной графини, я попросил не приплетать меня к этой истории.

“Она оказалась выносливой, как лошадь! Прекрасно переносит жару — в отличие от меня. Может проехать полдня на верблюде, а потом еще взобраться на пирамиду, пока я, с растопыренными ногами, брожу в тени этой самой пирамиды, пытаясь восстановить после тряски между горбами свою летящую походку! Накануне вечером, перед посещением этих самых пирамид, Ринке вдруг сделала мне странное предложение. Обратив внимание на мои актерские способности (в мои обязанности входило читать ей романы на ночь, и, чтобы не подохнуть от скуки, я делала это с импульсивностью театрального представления), она спросила, не хочу ли я участвовать в спектакле, протяженностью лет в пять? За хорошие деньги. Я согласилась. Уговор состоял в следующем. Если в течение пяти лет я прославлю Матильду Ринке, заставлю писать о ней в газетах, то есть — сделаю ее звездой, о которой все говорят — то наследую все ее деньги. Я согласилась скорее из вредности, я тогда совсем не представляла, как смогу это сделать. Более важным для меня было прекратить пытку совместных путешествий, а по контракту прекратить это могла только сама Ринке или моя неизлечимая болезнь — в противном случае я лишалась большей части денег за компаньонство.

Мы посетили пирамиду внутри, долго осматривали открытые для просмотра саркофаги и закрытые. Меня мутило от вида мумий, а Ринке, остановившись перед пустым саркофагом, сказала, что хотела бы умереть в таком месте. Лечь в подготовленное для нее каменное ложе и заснуть. Я не сомневаюсь, что в прохладном и хорошо продуваемом помещении ее тело прекрасно бы высохло! И вот на моих глазах старуха начинает медленно раздеваться. Спокойно и значительно, как будто совершает некий ритуал. Но она не собиралась ложиться в саркофаг. Она предложила нам поменяться одеждами, и из пирамиды я вышла госпожой Ринке, с ее ридикюлем, в котором были все документы, в гостинице как следует загримировалась. А дальше — ты знаешь. Я уехала из Египта, мне было позволено пользоваться счетами некоторых банков. Сначала я хотела прославить старушку достижениями в бизнесе. Скупила парочку заброшенных шахт в ЮАР, косметическую фирму, переживающую упадок, и несколько акций компании игрушек”.

— Ты врешь, — сказал я Анне.

“Не все! — воскликнула она. — Только местами. Где ты хочешь услышать правду?”

Я захотел поподробней узнать, что собиралась делать Матильда Ринке в одежде своей компаньонки возле саркофагов.

“Ах, ты это хочешь узнать! Я не знаю, что она собиралась делать, — я уже говорила, эта старуха была ненормальной; может быть, в молодости, она выиграла конкурс красоты в каком-нибудь Индианопо-лисе, но слава миновала ее, и с той поры, одинокая, пережившая своих детей, не имеющая родни, она вынуждена делать выбор: кому завещать деньги, оставленные ей мужем, владельцем десятков скотобоен, — детским приютам или мне, если сумею поместить ее имя, ее фотографии в самых известных журналах?!”

— Ты все еще не сказала, что с ней потом было.

“Надеюсь, — тихо произнесла Анна, — она быстро уснула… Что ты так смотришь? Она разделась догола и легла в саркофаг. Она сказала, что хотела бы лежать в нем много-много столетий! Я чуть не надорвалась, задвигая каменную крышку. Это ты хотел услышать?..”

— Ты врешь.

“Опять?.. Я опять вру? Ладно, предположим, она наглоталась снотворного в своем номере, уронила в постель сигарету и сгорела за каких-то два часа, пока безмозглые слуги пытались потушить огонь, размахивая одеялами, а я выносила ее одежду и документы. Когда все было кончено, перед администрацией отеля предстала разъяренная старуха, лишившаяся своей молодой компаньонки, с которой она случайно накануне поменялась номерами из-за сломанного вентилятора”.