Дивизия с боями отступала к Оломоуцу[15]. К этому времени фабрика слухов уже работала в полную мощь. «Берлин оккупирован, — распространялось от бойца к бойцу. — Фюрер мертв. Германия вот-вот капитулирует». Несмотря на это, дивизия продолжала отважное сопротивление.

8 мая русские неожиданно отступили на свои позиции и прекратили огонь. Вражеская авиация начала сбрасывать огромное количество отпечатанных листовок, сообщавших о безоговорочной капитуляции Германии и призывавших бойцов Вермахта сложить оружие и сдаться. Последний командир 3-й горнострелковой дивизии генерал Клатт не хотел сдавать своих людей русским, справедливо опасаясь, что они будут подвергнуты плохому обращению и встретят не лучшую судьбу. Вечером 9 мая дивизия услышала по радио последний приказ Верховного главнокомандования Вермахта:

«Составу всех частей на Юго-Восточном и Восточном фронтах приказано прекратить огонь. Чешское восстание в Бехмене и Махрене может помешать выполнению условий капитуляции и нашей связи в этом районе. Верховное главнокомандование не получило докладов от боевых групп Лехра, Рендулика и Шер-нера...»

Оружие было сложено около полуночи на всех фронтах. По приказу адмирала [Деница][16]«Вермахт прекратил безнадежные бои. Героическая борьба, длившаяся почти шесть лет, окончена. Она принесла нам великие победы, но также и тяжелые поражения. В итоге Вермахт потерпел поражение перед подавляющим численным превосходством врага. Немецкий солдат, следуя долгу, совершал невероятное ради своего народа и оставался предан присяге. Родина держалась на его плечах до самого конца... Даже враг не может не уважать достижения и самопожертвование немецких бойцов на суше, на море и в воздухе. Поэтому каждый солдат может сложить свое оружие с достоинством и гордостью... В этот час Вермахт думает о павших товарищах. Они обязывают нас к безоговорочной преданности и покорности голосу Родины, которая истекает кровью от бессчетных ран».

Офицеры зачитывали этот приказ печальным бойцам, оставшимся в их батальонах и ротах, вглядываясь в изнуренные и огрубевшие лица. Никто из них не мог быть уверенным в своем будущем, которое у многих оказалось крайне ужасным.

Генерал Клатт решил освободить всех солдат дивизии от их клятвы, произнесенной при присяге, и дать им возможность самостоятельно попытаться вернуться домой. Но это было легче сказать, чем сделать. В немецком фронте были бессчетные дыры, через которые потоками проходили советские части. Также дополнительные трудности создавало бушевавшее в тылу дивизии чешское восстание. Несмотря на то что дороги были блокированы колоннами беженцев, большинство стрелков решило попытаться достичь американских позиций вдоль реки Молдау, используя любые транспортные средства, которые попадали им в руки. Но я полагал, что подобным образом не избегу русского плена, и решил пробиваться в Австрию вместе со своим товарищем по имени Петер Голлуп, который находился в части всего несколько недель.

Нам предстояло пересечь 250 километров территории, удерживаемой врагом. Но я обладал достаточным опытом пользования компасом и перемещений, незаметных для противника. Чтобы снизить до минимума риск попадания в плен, мы должны были сделать все возможное, чтобы избежать столкновений с врагом. Это делало лишним элементом снаряжения оружие, позволявшее стрелять на дальнее расстояние, как, например, карабин с оптическим прицелом.

Более того, мне было ясно, что я подвергну себя серьезной опасности, если окажусь захваченным со снайперской винтовкой в руках. Судьба пленных снайперов мне была уже хорошо известна. С неохотой я уступил доводам разума, говорившим, что мне следует уничтожить свою снайперскую винтовку и вооружиться вместо нее пистолетом и МР40.

Я подошел к самоходному штурмовому орудию, которое стояло поблизости. На его броне сидело много пехотинцев, готовых к попытке прорыва на запад.

— Подожди секунду, — сказал я водителю. — Я хочу положить мой карабин под твои траки, чтобы уничтожить его наверняка.

Я уложил свою снайперскую винтовку прикладом под левый трак, поднялся и махнул рукой водителю.

— Все сделано, можешь начинать!

Самоходка, качнувшись, двинулась вперед. Ее траки крепко сжали приклад, дерево затрещало, и металл заскрежетал о металл. С глухим звоном разлетелись линзы оптического прицела, и карабин полностью исчез под гусеницами. Через несколько секунд его разбросанные по сторонам искореженные обломки показались позади самоходки. Несмотря на то что винтовка была лишь оружием, для меня это был тяжелый миг.

За редким исключением, все немецкие снайперы также уничтожали свои винтовки перед концом войны или перед тем, как угодить в плен. По этой причине настоящие снайперские винтовки той поры являются чрезвычайной редкостью сегодня.

Я с сожалением отрешенно глядел на то, что осталось от моего карабина. Но вдруг из этого состояния меня вывел громкий голос, раздавшийся над самым моим ухом:

— Внимание, внимание! Это голос пангерманского радиовещания!

Обернувшись, я увидел, что позади меня стоит Викинг с густыми усами. Тот продолжал:

— Благодаря решительной стратегии фюрер достиг своей цели, сумев объединить свои силы на востоке с войсками, сражавшимися на западе, и создал мощное военное формирование. После свирепых боев эти войска сумели провести большевиков к столице. Здесь фюрер сделал им решающий выстрел в колено при поддержке главного идиота рейха Гиммлера и пропагандистской морды Геббельса. Зиг хайль, мы добились этого!

Даже в этой мрачной ситуации похожий на викинга старший сержант не потерял своего убийственного чувства юмора. Похлопывая меня по плечу и кивая в сторону разломанной винтовки, он добавил:

— Не бери это в голову, старик! Теперь твои шансы вернуться домой значительно возросли. Разве, убегая, не нужно следовать за остальными? Насладись мирной жизнью, если сможешь добраться до нее, — с этими словами он развернулся и исчез в подлеске.

Я и Петер подготовились к своему длительному маршу так тщательно, насколько могли. Но несмотря на все усилия, мы не смогли раздобыть еды. Однако слева и справа от дороги везде валялись разбросанные пожитки беженцев, которые они оставляли позади или выбрасывали по пути. Мы поднимали все, что можно было легко унести и что можно было впоследствии обменять на еду: разные котелки, кофемолку и две пары элегантных женских туфель. В итоге мы решили взять с собою только туфли, надеясь, что, благодаря любви женщин к обновкам, всегда сможем их пристроить.