Учился Антоша вполне прилично, не отличник, но твердый хорошист, немного хромало поведение – темперамент! А вот Ариша хромала по всем предметам, не переставая заодно активно и почти безостановочно болеть. Ответственный Антоша часами висел на телефоне, объясняя простуженной Арише уравнение или задачку по физике.

– Тупица! – в сердцах бросал он. – Нет, ну просто бестолочь какая-то! – Антон совсем раздражался, а мать и бабушка сокрушались:

– Что ты, как можно! Ариша такая хрупкая и беззащитная, как же ты жесток, Антон. Ариша просто много пропускает и не справляется.

И еще что-то внушали по поводу долга, ответственности, доброты и терпимости и далее по списку. К десятому классу Антоша превратился в рослого, с буйными темными кудрями красавца, спортсмена, активного комсомольца – в общем, плейбоя местного значения и, естественно, любимца всех девчонок без исключения. Он писал наивные и трогательные пылкие юношеские стихи, бренчал на гитаре, подпевая битлам, участвовал во всех возможных олимпиадах, лучше всех бежал стометровку. Девчонки висли на нем гроздьями. Ариша, бледная и томная его подруга, до десятого класса доползла еле-еле и только благодаря ему. Ни с кем близко не дружила, часто плакала и жаловалась на что-нибудь – обязательно. То после физкультуры у нее безумно (она так и говорила – «безумно!») болели ноги, то после физики – голова, а после песочного кольца, съеденного в буфете, разыгрывался гастрит с непременной изжогой.

До занятий Антон провожал Аришу в поликлинику, где она сдавала бесконечные анализы, после школы провожал до дому, таща за ней тяжелый портфель, а вечерами делал с ней уроки – вместо шумных компаний и свиданий с веселыми одноклассницами. Конечно, все это, да и сама Ариша, его безумно раздражало и утомляло, но в голове была заложена четкая программа, а он был уже вполне сформировавшийся и надежный человек, который никак не мог пренебрегать святыми чувствами – долгом и обязательством.

На выпускной Ариша пришла в голубом пышном платье из тонкой марлевки, босоножках на узких ремешках. Распустила свои небогатые, но легкие волосы, положила чуть голубых теней на тонкие веки, слегка розовой бледной помадой тронула нежные губы. Антоша – эпицентр внимания и событий. Все и вся вокруг него – и концерт, и девочки, и танцы. Она – тихо в стороне, одна, глаза в пол.

– Пригласи Аришу на танец, – шепнула сыну Валечка-младшая.

Антоша вздохнул и направился к подружке. Обнимая в танце Аришу, он впервые отметил ее хрупкость, почти невесомость, и с удивлением для себя обнаружил – а она вроде бы хорошенькая! От ночных гулянок Ариша отказалась, а Антон всю ночь «зажигал» на теплоходе – пил, пел, целовался до изнеможения, да не с одной, сам не помнил с кем. Аттестат у него образовался вполне приличный, а вот у Ариши – слезы. Какой уж ей институт – ни здоровья, ни сил, мудро решили обе Валечки. И в сентябре Валечка-младшая взяла Аришу к себе в библиотеку.

А Антон легко поступил в МАИ. С Аришей теперь они почти не виделись – у него бурная студенческая жизнь, у нее – тихая библиотека, чаи с Валечкой, запах пыли и старых книг. Да еще и хлопоты с матерью – Валечка-старшая начала прилично прибаливать. Антон появился у них под Восьмое марта, конечно же по настоянию матери и бабки. Пришел с дежурной мимозой и коробкой шоколадных ассорти. Валечка-старшая ушла в поликлинику, а Ариша – Ариша, как, впрочем, всегда – болела. Тихая и печальная, она лежала в постели, бледная, почти прозрачная, с потрескавшимися губами и завязанным шарфом горлом. Антоша принес ей чаю с лимоном, она присела в кровати и слегка оживилась – он рассказывал ей про свою развеселую жизнь. Она шмыгнула носом, слегка скривилась и тихо заплакала.

– А у меня этого нет и никогда не будет, – горевала Ариша.

У Антона защемило сердце от жалости к этому нелепому и, в сущности, одинокому и несчастному человеку. Пожалел. Когда жалел во второй раз – даже не понял, как все это получилось, – в комнату зашла Валечка-старшая. Увидев эту картину, от неожиданности она вскрикнула, замерла и зажала рот рукой. Потом выскочила на кухню. Спустя минут десять, красный и смущенный, к ней вышел Антон. Он молчал, неловко топтался в дверном проеме и шмыгал носом.

– Что же теперь будет, что же будет? – раскачиваясь на табуретке, без конца повторяла Валечка. – Ты же уйдешь, а она? Она этого не переживет, она же такая слабенькая, господи, – бормотала Валечка, уставившись в одну точку.

– Все будет хорошо, теть Валь, – сиплым от волнения голосом произнес Антон. И добавил: – Я женюсь, теть Валь, вы не беспокойтесь.

Валечка долго смотрела на него, а потом махнула рукой – иди, мол. Когда Антон ушел, она заглянула к дочери – та безмятежно спала, зарозовев и счастливо улыбаясь во сне. Валечка удивилась и ушла к себе – думать свои горькие думы. С одной стороны, она все, конечно, понимала – молодость, горячая кровь, случай, да и Антон для нее – родной человек, почти сын. Все нелепо и случайно, и не надо портить человеку жизнь, да и какая из Ариши жена? Все это понятно, понятно. Но еще ей было известно и другое – только она одна знала, как неизлечимо она больна и что отпущено ей не так много времени. А с кем останется Ариша? На кого? Ведь пропадет одна, точно пропадет. А тут семья – Антон, Валечка, Вера Игнатьевна. Они, конечно, и так бы ее не оставили, но жена – совсем другое дело, совсем другой статус. В общем, материнское победило человеческое. Оно и понятно – кто осудит? Вечером – ох, как на сердце было тяжело – засобиралась к Валечке-младшей. С разговором. С дочкой ничего не обсуждала. Антоша, понятное дело, матери ни слова не сказал. Конечно, на душе кошки скребли, было муторно и противно, но он постарался выкинуть все это из головы и поехал к друзьям в общагу – там и расслабился.

Валечка-младшая и Вера Игнатьевна ни о чем не подозревали. А тут – гром среди ясного неба. Валечка-младшая заохала, всполошенная:

– Как же так, да как он посмел, мерзавец, негодяй, ну, я его к рукам-то приберу, устрою ему, мало не покажется. А может, все обойдется, все по-хорошему, а пусть женятся, а? Мы же родные люди, – обрадовалась она такому правильному, как ей показалось, решению.

Вот только умная Вера Игнатьевна молчала. А когда Валечка-старшая ушла, набросилась на дочь:

– Ты что, полоумная? Какая женитьба? Так парню жизнь ломать! Какая она жена – мощи ходячие. А дальше что с ней будет? Ни родить, ни угодить? Ты о чем сейчас думаешь?

Валечка такого напора от матери не ожидала и растерялась:

– Как ты можешь так говорить? Они не чужие нам люди, она мне как дочь, опомнись, мама!

– Вот именно, как дочь. Это просто инцест какой-то, на сестрах не женятся! Это ты опомнись, Валентина. Тебе главное – приличие соблюсти или счастье сына?

А Валечка ей отвечала:

– Главное – остаться приличным человеком, мы всю жизнь его этому учили. А сейчас выдадим индульгенцию на подлость? Ты меня так воспитывала?

В общем, разругались они насмерть – впервые за всю их долгую, дружную жизнь.

Антоша пришел под утро – громко скидывал ботинки в прихожей, что-то ронял, гремел чайником на кухне. Обе женщины не спали и, затаив дыхание, прислушивались к звукам – сердце билось отчаянно. Понятно было, что Антон напился. С горя, наверное, подумала Валечка. От тоски, заключила Вера Игнатьевна.