— У васъ, сударь, много учениковъ? спросила она.

— Нѣтъ, немного. Какъ видите, всѣ они умѣщаются на двухъ скамьяхъ.

— И все способныя дѣти?

И она невольно вскинула глаза на стѣну съ прописями.

— Хорошіе мальчики, нечего сказать, но ни одинъ изъ нихъ никогда не будетъ въ состояніи писать такъ, какъ это написано.

Въ эту минуту въ дверяхъ показалась свѣтлая, почти бѣлая головка и загорѣлое личико мальчика. Онъ остановился, отвѣсилъ поклонъ — просто, по-деревенски — вошелъ въ классъ, сѣлъ на скамейку, разложилъ на колѣняхъ истрепанную книжку, сунулъ руки въ карманы и принялся считать камешки, которыми они были наполнены. Судя по выраженію его лица, можно было безошибочно сказать, что мысли его были за тысячу верстъ отъ книжки, лежавшей передъ его глазами. Минуту спустя, въ комнату явился еще одинъ бѣлоголовый мальчикъ, за нимъ рыженькій, потомъ еще два бѣлоголовыхъ, еще одинъ съ льняными волосами и т. д., пока ихъ набралась цѣлая дюжина. Всѣ они усѣлись на двухъ скамьяхъ; были между ними и четырехлѣтніе мальчики, чутъ не на аршинъ не достававшіе ногами до полу; былъ и четырнадцатилѣтній шалунъ, на полголовы переросшій учителя.

Первое мѣсто на скамьѣ, которое обыкновенно занималъ лучшій ученикъ, теперь отсутствовавшій по болѣзни, такъ же какъ и первый колокъ на вѣшалкѣ, гдѣ помѣщалось его пальто и шапка, не были заняты. Ни одинъ изъ мальчиковъ не осмѣлился бы воспользоваться ни тѣмъ, ни другимъ; нѣкоторые изъ нихъ переводили глаза съ пустого мѣста на учителя и украдкой шептались другъ съ другомъ.

Начались занятія. Поднялся шумъ и гамъ по всему классу: мальчуганы вслухъ учили уроки и въ то же время шалили и даже потихонько играли въ разныя игры. Среди этого шума, молча и задумчиво, сидѣлъ учитель, — истинное олицетвореніе кротости и доброты. Онъ былъ точно въ забытьѣ, никакъ не могъ сосредоточить мыслей на занятіяхъ, которыя еще болѣе напоминали ему о дорогомъ больномъ.

Разсѣянность учителя не ускользнула отъ зоркихъ глазъ учениковъ: самые лѣнивые изъ нихъ не преминули широко ею воспользоваться. И чего только они не дѣлали въ этотъ день въ классѣ: играли въ четъ и нечетъ, не стѣсняясь, передъ глазами учителя угощали другъ друга щипками, невозбранно ѣли яблоки и даже вырѣзывали свои имена на ножкахъ учительскаго стола. Когда одному лѣнтяю-тупицѣ пришла очередь отвѣчать урокъ, онъ ужъ не счелъ нужнымъ искать вдохновенія въ потолкѣ: недолго думая, онъ подошелъ вплотную къ учителю и сталъ безъ церемоніи читать изъ его книги. Другой, первый шалунъ въ школѣ, дѣлалъ гримасы мальчику, даже не прикрываясь книжкой, и возбуждалъ восторгъ въ товарищахъ, громко изъявлявшихъ ему свое одобреніе. Въ тѣ минуты, когда учителю удавалось отогнать отъ себя гнетущую мысль, и онъ, возвращаясь къ дѣйствительности, съ изумленіемъ взглядывалъ на шумѣвшихъ дѣтей, картина мгновенно мѣнялась: дѣти, тише воды, ниже травы, сидѣли на своихъ мѣстахъ и казались очень заняты уроками. Но зато, когда учитель снова впадалъ въ задумчивость, шумъ подымался пуще прежняго.

Въ довершеніе всего день былъ нестерпимо жаркій, располагающій къ лѣни. Даже трудолюбивыя пчелки, и тѣ уткнулись въ цвѣточныя чашечки, да такъ и замерли, словно рѣшили навсегда отказаться отъ своей работы, — добыванія меда. Въ такой знойный день можно только лежать въ тѣни на травкѣ, да смотрѣть на небо, пока ослѣпительный блескъ солнца не заставитъ васъ невольно сомкнуть очи и не погрузитъ васъ незамѣтно въ сонъ. А тутъ извольте сидѣть въ темной комнатѣ, отъ которой само солнце отвернулось, и зубрить склады. Ну да и рвались же мальчуганы на чистый воздухъ! Нѣкоторые съ такой жадностью смотрѣли въ открытыя окно и дверь, что, казалось, вотъ-вотъ они сейчасъ выскочутъ изъ комнаты и убѣгутъ въ лѣсъ, въ самую чащу, скорѣе станутъ дикарями, а ужъ къ указкѣ не вернутся. А вотъ этотъ здоровенный мальчикъ, что растегнулъ воротъ и обмахиваетъ букваремъ раскраснѣвшееся лицо. Въ его воображеніи рисуется прохладная рѣчка съ журчащими волночками и въ особенности одно чудное мѣсто для купанья, гдѣ плакучая ива своими вѣтвями совсѣмъ свѣсилась въ воду. Онъ готовъ обратиться въ кита, въ летучую мышь, въ муху, во что хотите, только бы не учиться въ этотъ палящій день. Счастливѣе всѣхъ тотъ, что сидитъ съ края у двери: онъ поминутно выбѣгаетъ въ садъ къ колодцу, обливаетъ водой лицо, катается по травѣ, на зависть товарищамъ, не дерзающимъ послѣдовать его примѣру. Но даже и онъ находитъ, что такого жаркаго дня еще никогда не было.

Сидя у окна, Нелли внимательно слѣдила за всѣмъ, что дѣлалось въ классѣ. Неугомонные школьники порядкомъ безпокоили ее своей возней. Но вотъ зубренье кончилось, начался урокъ чистописанія. Въ комнатѣ былъ всего одинъ столъ. Каждый мальчуганъ, по очереди, усаживался около учителя и выводилъ вкривь и вкось каракули на цѣлой страницѣ. Теперь стало немного потише. Учитель ходилъ по комнатѣ, останавливался у стола и кротко дѣлалъ мальчику замѣчанія, совѣтуя ему вотъ эту букву писать такъ, какъ она написана вонъ на томъ листѣ, что на стѣнѣ, а вотъ эту, какъ она изображена на другомъ листѣ, и восторгаясь каждымъ штрихомъ этихъ надписей. Среди занятій онъ вдругъ сталъ разсказывать имъ о больномъ товарищѣ: что онъ говорилъ наканунѣ вечеромъ и какъ онъ рвался къ нимъ. И такъ мягко, такъ добродушно бесѣдовалъ онъ съ мальчуганами, что имъ стало совѣстно безпокоить его своими шалостями и въ продолженіе цѣлыхъ двухъ минутъ они сидѣли смирно, не ѣли яблокъ, не вырѣзывали именъ, не щипались, не гримасничали, словомъ, вели себя какъ слѣдуетъ раскаявшимся шалунамъ.

— Слушайте, дѣти! сегодня такъ жарко, что я хочу васъ распустить раньше срока, сказалъ учитель, когда пробило 12 часовъ.

При этомъ извѣстіи мальчики, предводительствуемые самымъ старшимъ, восторженно закричали «ура». Учитель продолжалъ имъ что-то говорить, но за шумомъ нельзя было ничего слышать. Однако, когда онъ сдѣлалъ имъ знакъ рукою, чтобъ они замолчали, они понемногу стихли, можетъ быть потому, что уже успѣли вдоволь накричаться.

— Но прежде всего вы должны обѣщать мнѣ, что не будете шумѣть, по крайней мѣрѣ здѣсь, въ деревнѣ. Я увѣренъ, что вы не захотите своими криками безпокоить больного мальчика, говорилъ учитель.

Дѣти зажужжали какъ пчелы. Всѣ увѣряли, и совершенно искренно — вѣдь это были дѣти — что они вовсе и не думали кричать, а старшій мальчикъ даже сослался на всѣхъ товарищей въ томъ, что онъ потихоньку, шопотомъ кричалъ «ура».

— Такъ вы-жъ не забудьте, друзья, я васъ прошу объ этомъ, какъ объ особомъ одолженіи, продолжалъ учитель. — Ну, съ Богомъ, шалите, веселитесь на здоровье, но только помните, что у