теней в углах комнаты, она сняла покрывало с кровати и уже было наладилась ложиться. Но отчего-то вдруг посмотрела в сторону окна и, поддавшись необъяснимому порыву, подошла к этому большому «иллюминатору» и замерла, позволив захватить свое сознание крутящейся повторяющейся фразе, сказанной Леной…

Нет, надо постараться переключить на что-то иное бесконечные, изводящие мысли-думы о Ярославе. Воспоминания о нем и о той их счастливой жизни, которую они упустили, и это постоянное, почти физическое ощущение его близкого присутствия где-то рядом — в одном доме, в одном пространстве, в одном дыхании — близко. Совсем близко…

Надо хотя бы попробовать отодвинуть на дальний план все эти мысли-размышления, что ли. Руководствуясь этой идеей, Софья отошла от окна, взяла с тумбочки смартфон, сразу же убавила наполовину звук (не хотелось ничего громкого, тем более случайно вырвавшегося бодрого звука, хотелось чего-нибудь негромкого, но вдумчивого и спокойного) и, открыв плейлист своей музыкальной подборки, начала листать, выбирая что-нибудь, что соответствовало бы ее настроению.

И…

Решительный, но короткий стук в дверь нарушил клубящуюся темнотой по углам тишину комнаты, заставив Софью непроизвольно вздрогнуть от неожиданности, из-за чего палец ее соскользнул и нажал команду воспроизведения композиции, которую она пролистывала в этот момент: в комнату вошли приглушенные звуки первых нот «Нежности» Шопена.

Резко повернувшись, Софья посмотрела на дверь, совершенно точно зная, кто за ней стоит. Не остановив воспроизведение (тут же позабыв обо всем остальном мире, не имевшем сейчас никакого значения) и не отрывая взгляда от двери, она автоматически положила назад на тумбочку телефон, глубоко вдохнула, медленно, тихонько выдохнула и… пошла к двери.

И в тот миг, когда Софья распахнула дверь и увидела Ярослава, замершего на пороге, мелодия Шопена заполнила комнату и весь мир вокруг них двоих своей тихой, высокой прозрачностью.

Они стояли и смотрели друг на друга…

Стояли и смотрели…

Никто из них не сделал ни одного движения. Они просто одновременно вздохнули, а когда выдохнули, оказались в объятиях. Не в горячечных и страстных, а в щемяще-нежных, словно две потерявшиеся души, неожиданным, чудным образом вновь обретшие, нашедшие друг друга. Вдыхая единственно родной запах, прижимаясь всем телом к бесконечно близкому человеку и чувствуя вместе, как снисходит на них благодать, от которой перехватывало дыхание и наворачивались слезы.

Им не нужна была никакая музыка — они творили музыку сами и слышали только ее, слышали только друг друга, снова обретая свой мир, в котором были только они вдвоем. И на самом высокой, почти непереносимой точке накрывших их чувств они слились в поцелуе… В поцелуе, который из бесконечной нежности стремительно трансформировался в страстный, горячечный, требующий продолжения. И момент, за который они преодолели отрезок расстояния от двери до кровати, выпал из памяти и сознания обоих.

Они не произносили горячечным шепотом признаний, не пытались объяснять что-то друг другу — любые слова не имели сейчас никакого значения и не могли бы встроиться в те чувства, ощущения и эмоции, которыми они были переполнены и которые переживали в этот момент.

Ярославу казалось, что он не целует Софью, а словно пьет из живительного источника ее поцелуй. Он ласкал ее хрупкое тело, испытывая непередаваемую смесь чувств: острое, до боли горячее желание и какую-то потрясающую нежность к ней на уровне благоговения…

Софья смотрела на него своими нереальными, ярко-голубыми прозрачными глазами, и от этого ее взгляда, от ее шелковистой кожи, от ее дыхания и запаха у Ладникова кружилась голова. И ему казалось, что он сейчас совсем с ума сойдет, страшась и одновременно желая продлить свое сумасшествие, в котором он до самой малой клеточки чувствовал ее всю и был абсолютно созвучен со своей единственной Женщиной.

И, когда стало невозможно больше переносить накрывшие их с головой чувства и эмоции, они слились в одно целое. Он вошел в нее мощным и одновременно нежным и сильным рывком, и, не останавливаясь, продолжил движение, направляя единый поток, двигаться не навстречу друг другу — а вместе, в одном направлении и течении. Туда, к их прекрасной, совместной вершине, на которую в искрящемся потрясении всех чувств они и выскочили вдвоем, вместе…

В этот миг никто и ничто на свете не смог бы их порознить…

Никто и ничто — уже нет.

Лежали, прижавшись друг к другу, молчали, остывая и отпуская потихоньку пережитое потрясение чувств и взрыв эмоций, и смотрели — близко-близко — в глаза друг другу.

Так вот лежали, молчали и смотрели.

Кто из них сделал первое движение? Кто вдохнул или выдохнул — не понять, не уловить. Но в какой-то миг они вновь соединились в долгом, нежном, немного горчившем сожалением об упущенном времени поцелуе… Который повел, повел их за собой, снова соединив одним движением Ярослава их тела в единство двоих, в котором было много нежности и глаза в глаза до самого конца, до самого высшего аккорда.

— Я соскучился по тебе ужасно, — прошептал он, немного отдышавшись, не меняя позы и не отпуская взгляда ее удивительных глаз, — просто зверски соскучился.

— Почему тогда ты не появлялся и вообще никак не проявился за все эти пять месяцев? — задала Софья вопрос, больше всего мучивший ее эти самые почти пять месяцев.

— Реально был в командировке, — объяснил Ярослав и, скатившись с нее, повернул Соню на бок, лег напротив, придвинул к себе поближе, чтобы так и не отпустить ее взгляда. — Через неделю после той нашей с тобой чумовой ерунды, — мягко обозначил Ладников происшествие с Элкой, — полетел на Чукотку. Там несколько месяцев назад открылся новый Центр приема космической информации, надо было налаживать рабочие протоколы и общую коммуникацию. Оттуда на Камчатку, кое-что требовалось посмотреть самому, ну и поработать с коллегами. С Камчатки на Сахалин, из Сахалина во Владивосток, там тоже перепроверили и подогнали все совместные протоколы и «настройки». А оттуда уже в Северную Корею.

— Да ты что? — подивилась Софья. — И как там?

— Интересно. Крутые они ребята, если честно. Я потом тебе поподробней расскажу о своих впечатлениях и даже покажу кое-что. В Корее около месяца провел, а потом полетел в Китай. Вот там дольше всего задержался. Вернулся три дня назад.

— Не было связи? — спросила Соня, иронично улыбнувшись одними уголками губ. — Везде?

— Кое-где была, — признался Ладников. — Я хотел тебе позвонить и написать, и уже было начал сочинять письмо, но понял, что мне необходимо вот так, как сейчас: совсем близко, когда ты реальная, рядом, глядя в твои глаза. А не скупо по электронке.

— Почему не позвонил и не попытался встретиться со мной за ту