А жаль, ведь ее сердце даже не пришлось бы бальзамировать. Оно и так твердое. Когда-то в нем кипела кровь, а потом застыла, как попавшая в воду вулканическая лава. Об него погнулся бы нож.

– Будет сделано! – отсалютовал ей Чарльз, после чего, вытянувшись на цыпочках, запустил руку в урну, но заскользил по мокрой траве и упал навзничь. Хорошо, что сзади не оказалось других урн, иначе и череп мог раскроить. Обеспокоенная, Лавиния нагнулась над ним, но Чарльз, отклонив ее руку, поднялся сам и, досадливо морщась, начал отряхивать спину.

– Что с тобой?

– Сам не знаю, – буркнул мальчик. – Видать, дрожь меня пробрала, как дотронулся до той осклизлой гадости.

– Значит, в урне все же есть сердце?

– Есть, почему бы ему там не быть?

– Джеймс говорил мне, что у клерка, который покушался на королеву, была отрезана рука. Сердцем Уайтхеда Джеймс тоже интересовался, вот я и решила, что это может быть как-то взаимосвязано. Видимо, я ошиблась. – Она раздосадованно прикусила губу. – В таком случае, давай осмотрим церковь, где, по крайней мере, должно быть сухо.

От церкви мавзолей отделяло кладбище с редкими могильными плитами. Миновав его, Лавиния задрала голову, придерживая цилиндр.

– Мы полезем на колокольню?

– Ваша милость не боится высоты? – поддразнил ее Чарльз, и Лавинии захотелось дать ему тумака, как в те славные деньки, когда в придачу к пухлым щечкам он уже был наделен слишком длинным языком.

Боится ли она высоты? Нет, с тех пор, как она чуть не упала со шкафа, а Джейми поймал ее в полете и бережно поставил на землю. Сердце защемило от тоски. Вот бы он был здесь вместо нахального племянника!

– Моя милость не боится высоты.

– Тогда мы поступим сообразно вашим желаниям, – велеречиво проговорил Чарльз, пропуская леди в церковь.

Церковь была прекрасна, несмотря на темноту, пыль и заброшенность. Красные коринфские колонны возносились к украшенному позолотой потолку. Над входом в алтарную часть располагался огромный герб Дэшвуда. Кафедра была вырезана из красного дерева, а скамьи затянуты зеленым дамаском.

В центре потолка сияла фреска с изображением Тайной вечери, написанная рукой умелого живописца: казалось, бородатый Иуда смотрит прямо на входящих… Но, пройдясь вдоль ряда скамей, Лавиния поняла, что Иуда не смотрит на вход, а следит взглядом за каждым, кто перемещается по церкви! «Следящие картины», конечно, не новинка, но обычно так изображали купидонов. А предатель, который не выпускает тебя из виду, – нечто более пугающее, чем проказник с луком и стрелами.

– В обществе считали, будто строительством церкви Дэшвуд занялся во искупление грехов, – сказал Чарльз. Из-за эха его задорный голос показался ей раскатистым, чужим. – Но более внимательные господа отмечали, что церковь выглядит уж слишком светской, напоминая нарядную гостиную.

– А видишь ли обманный путь, меж лилий, что цветут в лесах? Тропа Неправедных. Не верь, что это путь на Небеса, – задумчиво прочитала Лавиния, разглядывая интерьер.

– Откуда сие?

– Что значит откуда? Отрывок из баллады о Томасе Рифмаче, там, где говорится о трех дорогах. Первая – для праведников, Вторая – для тех, кто прельстился мирскими дарами, и Третья, особая. Вспомнил теперь? Эту балладу частенько напевала нам миссис Крэгмор.

– Миссис Крэгмор? – Чарльз смотрел непонимающе.

– Да. Элспет Крэгмор, няня Джеймса, а потом экономка в Линден-эбби. Или она больше у вас не служит?

– Служит, но я и думать позабыл про старую каргу, когда рядом со мной такая женщина, как вы, – разболтался юнец.

Возможно, в той бульварщине, которую он читал вместо Цицерона, упоминалось, что женские сердца так и тают от похотливых взоров, но сведения эти, мягко говоря, не соответствовали действительности.

– Оставь эти замашки, Чарльз, – упрекнула его миледи. – Я не графиня Альмавива, да и ты не Керубино, и петь с тобой дуэтом я не намерена. И между прочим, мы приехали сюда по важному делу.

Чарльз потупился, уткнувшись подбородком в шейный платок, и по щекам его разлился жаркий румянец. Против такого раскаяния, совсем еще детского, Лавиния не могла устоять.

– А тут что? – чуть мягче спросила она, останавливаясь у небольшой купели.

Четыре голубя расселись на края чаши, склонившись, словно пили из нее воду. Еще один цеплялся за деревянный пьедестал, вокруг которого обвивался змей.

– Сия купель очень старая и привезена была из Италии, – отвечал Чарльз как ни в чем не бывало. – Необычное оформление, вы не находите? Дьявол, преследующий Духа Святаго даже на пороге величайшего из таинств – Крещения.

Лавиния вынула платок, опустил руку в купель, мазнула по дну… На ткани осталась грязь, никаких следов пепла или крови.

– Вы готовы к восхождению? – окликнул ее Чарльз, отыскавший лестницу на колокольню.

– Конечно, – отозвалась Лавиния и невольно посмотрела вверх.

Иуда проводил ее долгим, серьезным взглядом. На фоне остальных апостолов, таких румяных, словно они загодя угостились вином, он выглядел человеком солидным, трезво оценивающим ситуацию.

Подняться на площадку на крыше было довольно просто, а вот к самому деревянному шару вела железная лесенка, проржавевшая и шаткая. Но Чарльз взобрался по ней без особого труда и, открыв дверцу, залез внутрь шара, откуда и позвал свою спутницу:

– Давайте же!

Как неудобны дамские ботинки, не говоря уж об изобилии юбок, и о вуали, бьющейся на ветру! На половине пути Лавиния подумала, что издали ее алую амазонку можно принять за пламя – как бы не сбежались зеваки со всей округи и не увидели, как полощутся на ветру ее нижние юбки. А уж что подумала бы ее матушка, узнав, что титулованная дочь лазает по крышам со сноровкой трубочиста! От внезапно накатившего смеха ослабели пальцы, и Лавиния чуть не сорвалась, но Чарльз дернулся к ней и крепко ухватил ее за запястье. Затем, ничуть не смутившись, рывком втащил наверх. В шаре было темно и душно, но Чарльз зашарил по стенам, пока не нащупал потайное окно. Распахнул его, впуская свет, и Лавиния увидела деревянные скамейки, а на них пыль, обрывки паутины, кое-где птичий помет. Ничего иного, будоражащего воображение, здесь не было. Опасный путь был проделан зря.

– Чем же они тут занимались? Рыцари святого Франциска? – спросила она разочарованно.

– Выпивали, обменивались анекдотами, наблюдали, как внизу копошатся люди.

– А жертвоприношения?

– Здесь их не было, ибо невозможно затащить упирающуюся жертву на такую высоту. Нет, сюда поднимаются по доброй воле. А миледи и впрямь не боится высоты, – заметил Чарльз, подходя поближе. – Чего еще не боится миледи? Привидений?

– Да уж их-то меньше всего. И, если ты не забыл, Чарльз, я всегда была такой. Не визжала при виде призраков и мышей, как иные барышни моих лет.