Всё рано или поздно подходит к концу. Закончились по большому счёту и бои на улицах Стамбула. Разумеется, то в одном, то в другом месте порой погромыхивали выстрелы, раздавался лязг клинков и звучали вопли раненых и умирающих, но в целом всё действительно завершалось. Пали защитники в мечетях, были окончательно добавлены засевшие в чудом не разрушенных крепостных башнях. Ну и Топкапы тоже оказался очищен от вооружённых и вообще османов, хотя там старались действовать с предельной осторожностью. Дворец всё же, важный символ. Равно как и Айя-София, ранее собор святой Софии — важный именно для христианства символ, почти половину века пробывший мечетью. Пожалуй, это единственная стамбульская мечеть, при взятии которой не использовали артиллерию. Исключение из общего правила.

Но Топкапы для итальянских полко— и флотоводцев всё равно был гораздо боле важным. Там они и оказались, как только стало ясно — сопротивление почти полностью прекратилось и теперь нужно позаботиться прежде всего об удержании города. Сперва европейской, западной его части, конечно. Восточная, по ту сторону Босфора? Её время тоже должно было прийти, но самую малость позже. Дни, может несколько недель — это особого значения не имело. Всё равно расположившийся в проливе флот позволял огнём орудий пресекать любые попытки находящихся на восточном берегу сделать хоть что-то, помимо бегства за пределы досягаемости орудий.

Да и передышка нужна была. Не необходима, но желательна. Вот и осваивался де Лима тут, в Топкапы, осознавая себя пусть временным, а всё равно наместником короля в самом сердце уже по существу рухнувшей Османской империи. И действительно, какая тут империя, когда и столица захвачена, и флота почти не осталось, и войско бежит со всех ног из большей части европейских владений, оставляя за собой лишь азиатские.

— Константинополь, — выдохнул де Лима, в очередной раз взглянув на роскошь зала, в котором сейчас находился. — И место, где ещё несколько дней назад находился сам султан Баязид II.

— Уже не находится и никогда больше не появится тут. Разве что как пленник или…

— Что «или»? — тут же насторожился командующий итальянским флотом, обращаясь к присутствующему рядом Гнедичу, который, будучи привыкшим к истинно восточной пышности, не выглядел сколь-либо впечатлённым убранством султанского дворца.

— Или как будущий труп, которому отрубят голову прямо в его бывшем дворце. Но тут и от политики многое зависит. Нам неведомо, что будет делать беглец дальше, станет ли, вслед за своим сыном Шехзаде Ахметом, столь же яростно присоединяться к джихаду. От этого многое будет зависеть.

— Полезность живого, пленного… мёртвого. Я понял. Но вы, как рыцарь-тамплиер и доверенный человек Его Величества, что скажете насчёт будущего?

— Мысли Великого магистра остаются лишь его мыслями, — спокойно так пожал плечами серб, сопровождая жестом свои слова. — Знаю лишь, что мы должны исполнить его приказ, взяв под монаршую руку не только Константинополь, но и проливы. Остальное можно и даже нужно отдать союзникам. Пусть делят.

Де Лима недовольно поморщился.

— Они будут делить, а нас постараются в сторону отпихнуть. С вежливыми извиняющимися словами и добрыми улыбками.

— Земли землям рознь, — произнёс Гнедич, чувствуя недовольство флотоводца. — Италия брала и будет брать лишь то, с чем способна справиться. Одно освоение Египта и закрепление по берегам проливов займёт нас на долгие годы. Мало взять, нужно и удержать. На этом и обожглись создатели Латинской империи, не поняли, что даже тогдашние греки-византийцы стали чересчур азиатами. Нет, пусть с ними мучаются другие. Только не мы!

— Но Мраморное море становится «личной купальней Борджиа»?

— Если только получится. Если понадобится, Великий магистр готов отдать союзникам — испанцам, иоаннитам и, возможно, португальцам — большую часть восточного побережья.

— И сохранить за собой проливы?

— Это обязательно, — подтвердил Гнедич. — Отдать не такое ценное, но сохранить главное сокровище. А ещё Константинополь. Это и символ, и без него нельзя удержать Босфор.

— Вся эта политика… Лучше уж так и оставаться командовать флотом. А тут это наместничество.

Серб лишь иронично посмотрел на де Лима, одним взглядом показывая, как он относится к подобной попытке изобразить скромность. Им обоим — и не только им — было ясно, что Гарсия де Лима зубами и ногтями будет держаться на полученный статус до тех пор, пока не выполнит основное поручение короля — восстановление обороны города и доведение до пригодности к мирной жизни. Уже, разумеется, как одного из ключевых городов новой империи. Какой? Разумеется, итальянской, провозглашение которой ожидалось не далее чем к концу этого года. Возможно, даже летом.

Рим, апрель 1498 года

Падения империй всегда происходят громко, внушительно, с огромными последствиями для всего окружающего мира. И плевать, что Османская империя была тем ещё монстром во плоти. Поправочка… Подобные монструозные конструкции рушатся с ещё более внушительными эффектами, видимыми для всех окружающих. А на руинах этой самой империи начинает создаваться нечто новое — порой почти сразу, порой с некоторым запозданием.

Рим торжествовал! Никаких преувеличений, поскольку что в честь взятия Иерусалима, что по поводу падения Стамбула для римлян и съехавшихся из иных городов были устроены неплохие такие празднества — яркие, запоминающиеся, но вместе с тем без совсем уж бессмысленно-дорогостоящих трат и уж точно не заставляющие особо впечатлительных биться в религиозном экстазе. Но показательные бои, гонки на лошадях просто и на колесницах, театральные представления разных жанров для широких народных масс, многое иное — всё это непременно присутствовало, равно как бесплатные выпивка с закусками.

Хлеба и зрелищ! Именно так говорили в Риме ещё том, древнем, и были абсолютно правы. Утолив голод телесный, за ним духовный — тут уж у каждого свои запросы, от откровенно примитивных до вполне себе заслуживающих уважения — народ становился особенно восприимчив и даже податлив к тому, что им говорят, что вбивают под порой весьма толстые кости черепа. Вбивали же не много не мало, а мысли о том, что совсем скоро Италия перестанет быть королевством, превратившись в империю. Не Римскую, а с иным названием, но столица то всё равно будет в Вечном городе! Очень хорошо получалось почёсывать эго многих и многих, пробуждая дремлющую память о настоящем величии, что, казалось, было окончательно потеряно в веках.

Империя, да. Земли собственно Итальянского королевства, Египта, Сербии, прихватизированный нами, Борджиа, Константинополь с проливами. Плюс кое-какие ошмётки до сих пор формально независимых италийских земель, таких как Феррара с Моденой и… Сиенская республика. Если семейство д’Эсте по факту уже прочно легло под Рим, оставаясь лишь де-юре независимыми правителями Феррары с Моденой, то вот Сиена… Пандольфо Петруччи, правитель Сиены, равно как и большая часть его сенаторов, ну очень не хотели лишаться этой самой независимости. Более того, сделав раньше нам. Борджиа, немало пакостей, пытались заслониться Венецией, выбрав это реально влиятельное италийское государство в качестве покровителя.