Откровенно говоря, рассказ получился более чем средненький. Но как свидетельство тех обещаний, что подавал юный Эдди в качестве будущего писателя, он произвел такое впечатление на мистера Хейвлока, что тот допустил Эдди в английский 4Л, и именно там, в этом классе одаренных молодых писателей, начала у Эдди пробиваться более занятная тема — молодого человека и зрелой женщины.

Эдди, конечно, был слишком застенчив, чтобы продемонстрировать свои первые пробы пера классу. Он конфиденциально предъявлял эти рассказы мистеру Хейвлоку, который показывал их только своей жене; да, она была той самой женщиной, чье пренебрежение бюстгальтерами и волосатые подмышки когда-то услаждали Эдди его первые мальчишеские рукоблудные грезы. Миссис Хейвлок проявляла живой интерес к тому, как Эдди раскрывает тему отношений между мальчиком и взрослой женщиной.

Вполне понятно, что миссис Хейвлок был гораздо интереснее сам предмет, чем проза Эдди. В конечном счете миссис Хейвлок была бездетной женщиной тридцати с лишним лет и единственным видимым объектом вожделения для замкнутого сообщества, населенного почти восемьюстами мальчишками. Хотя никто из них никогда не вызывал у нее сексуальных желаний, для нее не осталось незамеченным, что все они пылают страстью к ней. Одна только возможность таких отношений приводила ее в ужас. Она была счастлива в браке и со всей своей душевной щедростью полагала, что мальчишки — это… а кем они еще могли быть — только мальчишками. Поэтому сама природа сексуальных отношений между шестнадцатилетним мальчишкой и тридцатидевятилетней женщиной, к которым неизменно обращался Эдди в своих рассказах, вызывала мрачное любопытство миссис Хейвлок. По происхождению она была немкой, с мужем своим познакомилась, когда приехала по обмену учиться в Шотландию (мистер Хейвлок преподавал там английский), и теперь, в обстановке американского элитного мужского интерната, она не переставала удивляться и испытывала постоянную подавленность.

Что бы ни думала мать Эдди о миссис Хейвлок («богемная дамочка»), та не предпринимала ничего такого, что делало бы ее сексуально привлекательной для мальчиков. Как хорошая жена она старалась быть максимально привлекательной для своего мужа; и именно мистеру Хейвлоку нравилось отсутствие бюстгальтера, именно он просил свою жену не выбривать волосы под мышками — больше всего его привлекала естественность. Миссис Хейвлок считала себя несколько старомодной и поражалась тому эффекту, который производила на этих голодных мальчишек, которые, как она подозревала, мастурбировали, воображая ее.

Анна Хейвлок, урожденная Рейнер, не могла выйти из своей квартиры в коридор общежития, чтобы несколько неведомо как оказавшихся там мальчишек не зарделись при ее появлении или не врезались в двери или стены, потому что не могли оторвать от нее глаз; если она подавала в своей квартире кофе с пончиками ученикам своего мужа из класса английский 4Л, те немели — так поражала их воображение эта женщина. Ей не нравилась эта ситуация. Она просила мужа увезти ее назад в Англию или Германию, где она могла бы жить, не привлекая к себе внимания. Но ее муж, Артур Хейвлок, был в восторге от жизни в Экзетере, где он заработал себе репутацию энергичного преподавателя, любимого учениками и уважаемого коллегами.

И вот в этот-то вполне благополучный брак, где только один предмет и вызывал нелады, и вторгся Эдди со своими вызывающими смятение рассказами о романе с Марион Коул. Эдди, конечно же, предусмотрительно не называл Марион. Эдди из рассказов не был секретарем знаменитого писателя и иллюстратора детских книг. (Поскольку Мятный О'Хара уши всем прожужжал, заморочил всех сообщениями о первой летней работе его сына, все английское отделение Экзетера знало, что Эдди работал у Теда Коула.)

В рассказах Эдди шестнадцатилетний мальчишка получал летнюю работу в магазине рамок в Саутгемптоне, а образ Марион был списан с неотчетливых воспоминаний Эдди о Пенни Пиарс; поскольку Эдди не помнил ясно, как выглядит Пенни Пиарс, ее неточное описание представляло собой комбинацию красивого лица Марион и зрелых форм Пенни Пиарс, которые не шли ни в какое сравнение с Марион.

Героиня рассказов Эдди (Марион), как и миссис Пиарс, удобным образом разведена. Герой (Эдди), безусловно, с удовольствием пожинает плоды своей сексуальной инициации; шестьдесят раз меньше чем за одно лето — эта идея шокировала как мистера, так и миссис Хейвлок. Герой также не отказывает себе в удовольствии попользоваться и плодами щедрости бывшего мужа Пенни Пиарс, который не поскупился оставить ей великолепный дом в Саутгемптоне, где и обитает шестнадцатилетний мальчишка, — шикарное жилище, удивительно похожее на особняк миссис Вон на Джин-лейн.

Если миссис Хейвлок была поглощена и сильно расстроена сексуальной достоверностью рассказов Эдди, то мистер Хейвлок, будучи хорошим преподавателем, был больше озабочен качеством текстов Эдди. Он указывал Эдди на то, что Эдди уже и без того подозревал: некоторые части его рассказов были более достоверны, чем другие. Подробности сексуальных отношений, мрачные предчувствия мальчика, с самого начала уверенного, что лето кончится, а вместе с ним и его любовное приключение с женщиной, которая значит для него все (тогда как сам он понимает, что значит для нее гораздо меньше), беспрестанное предвкушение секса, которое по силе чувства не уступает самому акту… все эти элементы рассказов Эдди были правдивы. (Эдди прекрасно знал, что так оно и есть.)

А вот другие детали были менее убедительны. Ну, например, описания слепого поэта и его секретаря: характер самого поэта непроработан, порнографические стихотворения малодостоверны как стихотворения и недостаточно выразительны, чтобы сойти за порнографию, а вот описание гнева персонажа, прототипом для которого была миссис Вон, ее реакции на порнографию и злосчастного секретаря, который доставляет ей эти стихотворения… да, это все хорошо. И правдиво. (Потому что оно и в самом деле правдиво, думал Эдди.)

Эдди выдумал слепого поэта и порнографические стихотворения, он выдумал внешность главной героини, представлявшую собой неубедительную смесь Марион и Пенни Пиаре. И мистер, и миссис Хейвлок утверждали, что главная героиня прописана нечетко, они не могли ее «увидеть», говорили они Эдди.

Когда источник его воображения был автобиографичен, Эдди удавалось писать авторитетно и достоверно. Но когда он пытался выдумывать — изобретать, творить, — ему не удавалось написать что-либо равное тому, что он писал по своим воспоминаниям. Это серьезное ограничение для прозаика! (В то время, когда Эдди был еще учеником Экзетера, он и не подозревал, насколько серьезное.)

В конечном счете Эдди приобретет хотя и незначительную, но все же писательскую репутацию, он будет малоизвестен, но уважаем. Он никогда не окажет такого влияния на американскую душу, как Рут Коул; он никогда не будет владеть языком, как она, никогда не приблизится к значимости и сложности ее персонажей и сюжетов, не говоря уже о ее умении увлекать читателя.

Но тем не менее Эдди будет зарабатывать себе на жизнь писательством. Нельзя же отказать ему в праве на существование в качестве писателя на том лишь основании, что он никогда не станет, как Честертон написал о Диккенсе, «обнаженным пламенем истинного гения, разгоревшимся в человеке без культуры, без традиции, без помощи исторических религий и философий или великих иностранных школ»[13].