– Недурно придумано, – сказал Бакстер. – Неплохая изюминка для всего этого вечера на набережной. Чувствую себя все лучше и лучше.

– Ребята, однако, звереют не по дням, а по часам, – задумчиво проговорил Арсений Николаевич.

– Да ведь это повсюду, – проговорил Бакстер. – В Лондоне дерутся и в Париже, я недавно сам видел на Елисейских Полях. – Подражая «француженке», он взгромоздился на свой стул и посмотрел из-под руки.

– Кажется, затихает, – сказал он через несколько минут. – Идет на спад. Сгорела пара автомобилей, выбито несколько витрин. Вижу смеющиеся лица. Полиция оттесняет парней на пляж. Ну началось – купание! Чудесно!

Он слез со стула и направился к «француженке». Арсений Николаевич глазам своим не верил. Старикан Бакстер, почти его ровесник, подошел к вытянувшейся на стуле молодой стройной даме и взял ее за локоть. Вполне бесцеремонно, черт возьми. Всегда все-таки были хамами эти американцы нашего поколения. Подходит к утонченной изящной даме и берет ее за локоть, словно девку. Вот сейчас он получит достойный афронт, вот посмеюсь над дубиной.

Таня спрыгнула со стула. Над ней возвышался шикарный старикан, морда красная, вся лучиками пошла, и нос как картофелина. Они сели за стол. Таня вопросительно подняла брови. Старикан вынул из кармана записную книжку крокодиловой кожи, потом старомодный, наполовину золотой «Монблан», черкнул что-то в блокноте и, отечески улыбаясь, подвинул его Тане.

Она глянула: долларовый жучок, потом единичка с тремя нулями и вопросительный знак. Посмотрела в лицо старику. Голубенькие детские глазки.

– Сава? – спросил старик.

– Сава па, – сказала Таня, попросила «Монблан», зачеркнула единицу и поставила над ней жирную трешку.

– Сава! – вскричал радостно хрыч.

Тогда она еще раз обвела «Монбланом» нули – для пущей важности – и встала.

– Куда предпочитаете? – спросил старик. – «Ореанда»? – Он показал рукой на гостиницу. – Или яхта? – Он показал рукой на порт.

– Ваша собственная яхта? – спросила Таня. Она была очень спокойна, и по-английски спросила почти правильно, и волосы небрежно отмахнула, аристократка секса, но внутри у нее все тряслось – ну и ну, ну ты даешь, Татьяна!

Бакстер уверил ее, что это его собственная яхта, на ней он и прибыл сюда, вполне комфортабельное плавучее местечко. Жестом он показал Арсению Николаевичу, что позвонит позже, взял под руку чудесную «француженку», и они пошли к порту по плитам набережной, на которых еще остались следы недавней битвы – клочки порванных лозунгов и маек, бейсбольные биты и разбитые бутылки.

Арсений Николаевич смотрел им вслед с чувством сильной досады, даже горечи. Давно уж за свою долгую жизнь, в которой чего только не было, казалось, должен был избавиться от идеализации женщин, но вот, оказывается, и сейчас досадно, горько, да и противно, пожалуй, даже немного и противно, что эта женщина с таким милым лицом оказалась дешевкой, тут же пошла с незнакомым стариком, будет сейчас делать все, что развратный Бак ей предложит, а ведь на профессионалку не похожа…

Огорченный и расстроенный, Арсений Николаевич оставил на столике деньги за «Учан-Су», пошел через площадь к паркингу, сел в свой старый открытый «бентли» и поехал в Артек, где сейчас имела место «пятница у Нессельроде».

Будет сенсация, невесело думал он, медленно снижаясь в крайнем правом ряду в закатную темно-синюю бездну к подножию Аюдага, где в этот час уже зажигались огни одного из самых старых аристократических поселков врэвакуантов. Лучников-старший на пятнице у Нессельроде! Он давно уже стал манкировать традиционными врэвакуантскими салонами, имитирующими «нормальную русскую светскую жизнь». Давно уже, по крайней мере пару десятилетий назад, стала чувствоваться в этих «средах», «четвергах» и «пятницах» нестерпимая фальшь: на Острове создавалось совсем иное общество, но в замкнутом мирке врэвакуантов все еще поддерживался стиль и дух Серебряного века России. Его уже и приглашать перестали, то есть не напоминали, но обижались до сих пор – экий, мол, видите ли, международный европейский этот Лучников, гнушается русской жизнью. Трудно было не стать космополитом на такой космополитической плошке, как Остров Крым, но находились, однако, мастодонты, как их называл Андрей, которые умудрялись поддерживать в своих домах из поколения в поколение выветривающийся дух России. Таким и был старый Нессельроде, член Вр. Гос. Думы от монархистов, совладелец оборонного комплекса заводов в Сиваше.

Вдруг этот Нессельроде стал названивать: что же вы, Арсений Николаевич? Как-то вы оторвались от нашего общества. Почему бы вам не заехать как-нибудь на нашу «пятницу» в Артек? Были бы счастливы, если бы и Андрей Арсеньевич вам сопутствовал… У нас сейчас, знаете ли, вокруг Лидочки группа молодежи, и ваш сын, так сказать, едва ли не кумир в их среде… Эти, знаете ли, новые идеи… не доведут они до хорошего нашу армию… но что поделаешь, и нам отставать нельзя…

До сих пор мастодонты не говорили: «нашу страну» и даже «наш Остров», но только лишь нашу «русскую временно эвакуированную армию», нашу «базу эвакуации»…

Арсений Николаевич что-то мычал в ответ на эти приглашения, он и не думал ими воспользоваться, тем более что островные сплетни донесли, что дамочки Нессельроде нацелились на холостяка Андрея.

И вот теперь вдруг сел в свой старый «бентли» и меланхолически поехал в Артек, признаваясь себе, что делает это из-за какого-то смехотворного протеста перед современной аморальностью, когда циничный богач без лишних слов покупает молодую изящную даму… Как все это пошло и гнусно… лучше уж хоть на минуту, хоть фиктивно, хоть фальшиво окунуться в век минувший…

На даче у Нессельроде шла их обычная «пятница», но в то же время царило необычное возбуждение. В глубине гостиной великолепный пианист Саша Бутурлин играл пьесу Рахманинова. Это было традицией. Существовала легенда, что Рахманинов, бывая в Крыму, останавливался только у Нессельроде. Если не было профессиональных пианистов, сама мадам Нессельроде садилась за инструмент и играла с экспрессией, временами обрывала игру, как бы погружаясь в страну грез или даже, как говорили полушепотом, в страну воспоминаний. В креслах сидели старики в генеральских мундирах и в партикулярном платье. В смежном салоне – среднее поколение, финансисты и дамы играли в бридж. На открытой веранде смешанное общество, преимущественно молодежь, общалось уже в современном стиле – стоя, с коктейлями. Там был буфет. Вот там-то, на веранде, над морем, и царило, как сразу заметил Арсений Николаевич, необычайное оживление.

Когда Арсений Николаевич вошел в гостиную, ему, конечно же, было оказано чрезвычайное внимание, но отнюдь не столь чрезвычайное, как он первоначально предполагал. Михаил Михайлович, роскошный, во фраке, раскрыл, конечно, объятия, и Варвара Александровна предоставила все еще великолепную руку для поцелуя, но оба супруга выглядели взволнованными и даже растерянными.

Оказалось, что мирное течение нессельродовской «пятницы» было прервано сегодня самым