При этом на операторе была надета милицейская форма, а на плечах красовались погоны прапорщика.

Мне показалось, что я схожу с ума, а вся эта пресс-конференция, операционный зал, представитель фирмы «Акран» – все это банальный розыгрыш. Сейчас выйдет конферансье и сообщит, что нас снимала скрытая камера.

– Уважаемые журналисты! – раздался резкий властный голос, усиленный местной системой громкоговорителей. – Сейчас в главном холле нашего офиса состоится небольшой фуршет, на котором вы сможете задать все остальные вопросы представителям фирмы «Акран». По окончании фуршета самым позитивным журналистам будут вручены скромные, но ценные подарки. Итак, проходим в главный холл! Не задерживаемся в операционном зале, не задерживаемся!

Стадо журналистов с озабоченным блеянием неожиданно послушно потащилось за высокой офисной женщиной с радиомикрофоном в руках. Рядом с нею я увидел Пашку Виноградова, который в угодливом полупоклоне одной рукой отстраненно обнимал свою собеседницу, а второй уже с откровенной натугой волочил по полу немыслимых размеров сумку, из которой торчали десятки пакетов, все с вензелями «А» на пластиковых ручках.

Чтобы выйти из этого здания, мне тоже обязательно пришлось бы пройти через главный холл, и это обстоятельство делало меня невольным соучастником наблюдаемого сейчас акта проституции.

Поэтому я стоял, тупо глядя в спины вдруг необычайно засуетившихся коллег, не понимая, что мне следует сейчас предпринять, чтобы обозначить свое несогласие с этаким блядством, но ничего, кроме идиотской идеи сорвать погоны с ближайшей милицейской тетки, засевшей в кабинке от имени городской службы «02», в голову мне не приходило.

Тут я почувствовал увесистый толчок в задницу и злобно обернулся, готовый убить на месте неуклюжего коллегу. Но передо мной стоял улыбающийся Иванов и, ехидно скалясь, интересовался:

– А ты чего это сегодня без пакетика?

У Андрюхи никаких пакетов руках также не было, и я вдруг почувствовал к нему совершенно искреннюю симпатию, не обусловленную ничем, кроме гордости за не вымирающую, несмотря ни на что, популяцию порядочных коллег.

– Мне пакеты не нужны. Блевануть я и на пол могу, – сообщил я ему, криво улыбаясь в ответ. – Мне и так сейчас выдадут ценный приз за самый позитивный вопрос.

Он понимающе хмыкнул, и мы пошли вместе на выход, не считая нужным даже обсуждать последние события.

Иванова перед входом дожидалась редакционная машина («Вечерний подхалим» мог себе позволить развозку персонала), и он показал мне на нее, предложив подбросить хотя бы до метро, но это одолжение мне показалось излишним.

Пожимая на прощание мне руку, Андрей неожиданно спросил:

– Говорят, ты недавно грандиозный дебош учинил, в борделе на Антоненко? Рассказывают, приехал туда на лошади и прямо на ней на третий этаж вломился, в будуары…

– Кто рассказывает?

Он пожал плечами и оглянулся, как бы в поисках источника информации:

– Ну, Ленка сегодня говорила. Вроде ты там на пару с Мартой зажигал. На лошади в бордель – это круто, уважаю!

Я равнодушно пожал ему руку в ответ и буркнул:

– Это была не лошадь. Они все перепутали. Я приехал туда верхом на телеведущей от партии «Единая Россия».

Он прыснул и хотел было еще что-то сказать, но я отвернулся и пошел прочь по улице, полной каких-то неуклюжих, неспешных и неповоротливых прохожих, которых было легче перепрыгнуть, чем обойти.

Вымеряя шагами очередной квартал, я додумался посмотреть на часы и увидел там одиннадцать часов. Вспомнив про приглашение в ГСУ на Лиговку, я собрался было звонить следователю, предупреждать о неминуемом опоздании, но потом передумал. Подождет, никуда не денется.

Так оно и вышло. Начальник второго отдела Главного следственного управления советник юстиции Олег Коломин ожидал меня в своем просторном кабинете целых двадцать минут, как с негодованием сообщила мне его коротконогая, но довольно миловидная секретарша. Сначала, правда, она вообще не хотела верить мне и моей журналистской аккредитации, удивленно таращась то на мою черную физиономию, то на фотографию в карте, а потом еще засунулась в кабинет к своему боссу и минут пять шептала там что-то невнятное.

Впрочем, разговор с советником у нас не заладился вовсе не из-за моего возмутительного опоздания и не из-за моей обрыдлой чернокожести. Просто Олег Васильевич начал беседу с вопросов, от которых я едва не сел мимо стула:

– Гражданин Зарубин? Так, будьте любезны, сообщите нам, на каком основании вы опрашиваете граждан, подавших в прокуратуру заявления о пропаже своих близких? Может быть, у вас есть разрешение на проведение оперативно-розыскной деятельности? Покажите его нам!

Мимо стула я все-таки не сел, но, угнездившись, решил держаться за него покрепче, чтобы не упасть. Как оказалось, это было нелишним.

– Что вы молчите, гражданин Зарубин? В газетке своей вы молчать не думаете, пишете разную херню, про какие-то похищения сочиняете! К нам вот из Москвы обращаются, из министерства уважаемые люди вынуждены отвлекаться от работы! Что это такое, я вас спрашиваю?!

Олег Васильевич, пожилой и безнадежно лысый крепыш в синем форменном мундире, завелся совершенно искренне и даже начал хлопать ладонью по столу в такт своим воспитательным сентенциям:

– Будоражите город и думаете, вам это с рук сойдет? Да мы прямо сейчас уголовное дело возбудим, за клевету, за незаконное предпринимательство, за экстремизм наконец! Вы что, думаете, у нас на вас управы нет? Прошли те времена! Управимся, не сомневайтесь!

Я бы, конечно, по доброй воле выслушивать подобные нотации не стал, но одна фраза в яростном потоке обвинений насторожила меня, и я молчал, терпеливо дожидаясь момента, когда можно будет вставить свое словечко.

Когда советник юстиции на секунду заткнулся, переводя дух, я спросил его:

– Вы сказали, что я сочиняю статьи про какие-то похищения. Я правильно вас понимаю, что вы до сих пор не возбудили уголовные дела по фактам обращений потерпевших? То есть третий месяц футболите законопослушных граждан?

Олег Васильевич не ожидал подобной реплики. По его ощущениям, я явно должен был уже находиться где-то в колонии под Магаданом, в лучшем случае, в зале суда молить о прощении непреклонного государственного обвинителя. Но на самом деле этот старый хрыч совершенно меня не напугал – он показался мне глупым, а потому неопасным.

С минуту советник смотрел на меня стеклянными глазами, и я повторил вопрос, чтобы ему стало полегче. Когда смысл дошел до его заплесневелого мозга, Олег Васильевич вдруг как-то скукожился, уменьшившись в размерах едва ли не наполовину, и совсем другим, ровным официальным тоном ответил:

– Мы ни в чем не нарушили закон. Просто пока, я подчеркиваю – «пока» – следствие не усматривает признаков похищения или иных преступлений в отношении родственников заявителей.

– Я полагаю, что у руководства Генеральной прокуратуры в Москве найдется время подробно рассказать вашим сотрудникам, какие инструкции и законы они нарушили, необоснованно отказывая в возбуждении уголовных дел, – торжественно сказал я, фальшиво улыбаясь. Потом я встал и направился к выходу – понятно ведь было, что ничего интересного мне тут не расскажут.