Он ступил внутрь пещеры в поисках укрытия от испепеляющей жары. Там было влажно и прохладно. Он зажег фонарь и направился в дальний угол пещеры, где без труда отыскал настенный рисунок, который показал им Патрис. Мэтт снова внимательно его изучил. Две главные фигуры представляли собой либо рогатых животных, либо людей, одетых в звериные шкуры. Эти шкуры, украшенные перьями, были, видимо, сняты с серны или с другого подобного существа. Одна из фигур взгромождалась на другую, как правильно заметила Джесси. Пока он рассматривал рисунок, фонарик помигал и погас. Мэтт похлопал по нему ладонью, и фонарик загорелся снова, хотя и слабо. Изучая изображение, Мэтт пришел к выводу, что фигуры либо танцуют, либо совершают какой-то сексуальный ритуал. Коричневато-желтая краска выцвела почти до серости, и в темной пещере было очень сложно отличить примитивные мазки художника от расщелин и изломов каменной стены. Потом батарейки в фонарике сели окончательно. Мэтт оказался в полной темноте. Он вдыхал каменную влажность пещерного пола и пытался – хотя и безрезультатно – вновь вернуть фонарик к жизни. Направляясь туда, где, как он считал, находился выход, он протянул руку в поисках стены, однако ничего не нащупал, и рука повисла в воздухе. Он выдвинул вперед правую ногу, но пол оказался намного ниже, чем он ожидал. Затем, наткнувшись на что-то в темноте, разбудил какой-то запах. И снова ему в нос ударил аромат минерала, на сей раз похожий на дыхание моря. Он сделал еще один шаг наугад, и таинственный запах стал подниматься с пещерного пола подобно дыму, почти как фимиам; в прохладе пещеры он был горячим и сухим, словно воздушный поток в атмосфере.

С другой стороны, он почти до неприличия напоминал о человеческом присутствии. Это был дурманящий запах женщины, струящийся из скалы, будто случайно спровоцированный несмелыми человеческими шагами. И с запахом на Мэтта снизошло прозрение. Он осознал, что тысячи лет назад эта пещера служила местом проведения ритуала; сюда приводили новичков, чтобы они познали смерть и возрождение. Странные очертания входа в пещеру, ее влажная утроба, напоминающая женскую, запах мускуса и магические настенные символы – все испускало ауру опасного любовного приключения. Он знал, что преобразующий ритуал возрождения вполне возможен. И более того, пещера приводила ему на память обещание, которое он некогда дал Крисси. Для Мэтта человек в кукурузе и его собственный страх перед пещерой имели одну и ту же природу.

Спотыкаясь в темноте, он разглядел наконец узкую полоску света, обозначавшую выход, и в панике бросился туда со всех ног. На секунду он испугался, что проход для него слишком узок и что он застрянет, но этого не случилось, и он выбрался наружу, тяжело пыхтя в знойном воздухе и зажмурившись от яркого света

Он лишь на миг оглянулся на узкую щель в скале, а потом пошел напролом через заросли. Снова оказавшись за рулем автомобиля, он услышал где-то на севере урчание далекого грома.

– Она приближается, Джесси, как я тебе и предсказывала. Разве это не чудо! Ты не почувствовала, что стало прохладней еще градуса на два? Посмотри на север. Посмотри, как она надвигается на нас, темнеющая, развевающаяся, как знамя, озаренное небесным светом. Но ты все это и сама знаешь. И что дождь – это просто эфирные шелковинки, свободно падающие из тучи. Мы говорили об этом, правда? О том, что в короткий человеческий век нам дано увидеть такую красоту! Теперь ты сама видишь. Теперь ты можешь верить в ангелов – смотреть, как они там собираются, толпятся в раскаленном воздухе, катаются на воздушных волнах, толкают друг друга. Джесс, ангелы устремляются к нам!

Знаешь, когда человек забывает язык – любой язык, он в первую очередь утрачивает способность писать. Затем теряется навык чтения. Наконец человек постепенно разучивается говорить; и язык, такой поразительно сложный, существующий по жестким правилам и законам, но все же без конца создающий новые формы, подобия, метафоры и протуберанцы чистого света, исчезает навсегда.

То же самое, Джесс, происходит с языком ангелов. Надо думать, когда-то он был дарован смертным, чтобы они могли при необходимости писать на небе таинственными облачными символами, но теперь вторичное искусство чтения утрачено навсегда. Сейчас даже стало модным отрицать, что этот язык когда-либо существовал. Облака, утверждают умники, не хмурятся и не сердятся, не капризничают и не досадуют; они никого не запугивают и никогда не грустят. Дождь – это не слезы, это просто дождь.

На свете много мертвых языков, Джесс. Но способность говорить на небесном языке облаков, что, кстати, означает жить и существовать внутри этого языка, не полностью потеряна. И пока люди, отягощенные земными заботами, спорят, разумно или неразумно считать – в жизни ли, в искусстве ли, – что погода влияет на человеческую душу, носители языка ангелов пребывают в унынии. Не могу передать тебе, в какое отчаяние они приходят, встречаясь с надменностью и тщеславием! Горестно стеная, они воздевают руки; они заламывают крылья в тоске. Как можно спорить с тем, что погода – это отражение человеческих забот, плачут они; ведь так очевидно, что человек – лишь слабое отражение яркой радуги земной метеорологии, что не погода – часть нас, а мы – крошечная частица погоды?

Но ты не такая, как они, Джесс. Ты знаешь, что для всех нас наступило волшебное время. Тебе это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было. Твое детство уже почти прошло. Так? Не удивляйся. Я знаю. Просто знаю. И не спрашивай меня почему. Знать подобные вещи – моя работа. Можешь называть это шестым чувством, или чутьем, или посланием, начертанным на ветре, – но в тебе это есть; я вижу по румянцу на твоем лице, по блеску твоих глаз. Такие вещи дано заметить проницательной женщине, и неважно, есть у нее небесный дар предвидения или нет.

У тебя скоро случится кровотечение. Но ты не бойся и не стыдись этой многообещающей струйки. Смотри на нее как на алое знамя, как на свидетельство здоровья и силы, как на символ священной женской тайны. Не слушай тех грубых женщин, которые говорят тебе о Проклятии, не обращай на них внимания. Это все отголоски прошлого. Ты особенная, Джесси, одна из избранных, ты – как я. И раз в месяц тебе будет являться ангел, и тебе будет дан язык, на котором ты сможешь с ним говорить. Это редкий дар, юная леди.

Рассказать тебе, как это случилось со мной, как это случилось в первый раз? Рассказать?

Джесси кивнула, догадываясь, что сейчас надо сделать именно это. Казалось, земля уходит у нее из-под ног, когда наставница пребывает в таком настроении: когда глаза ее беспрестанно бегают и похожи на две маслянистые бездны, когда она даже не останавливается, чтобы передохнуть. Джесси следила за тем, как быстро двигаются губы проповедницы, словно не успевая за произнесенными словами, исторгая их, как поток горящих стрел. От нее исходил иногда такой же странный, кисловато-металлический запах, каким отличались таблетки риталина.

Это напугало Джесси. «Неужели это из-за меня? – подумала она. – Неужели это моя вина?» Ее ошеломляло, что наставница с такой легкостью может вести себя как два разных человека. «Я похожа на нее? – размышляла она. – А она – на меня? Интересно, мог бы ей помочь риталин?»