— Мое почтение, Луиза!

— Мсье князь, доброе утро!

Дворничиха Луиза Дюсимтьер. Остановилась посреди двора, опершись на метлу, чувствуется по выражению лица, что хочет поделиться какой-то сногсшибательной новостью. Машина врезалась в витрину соседнего магазина на жуткой скорости, не сегодня-завтра начнут сносить, наконец, Эйфелеву башню. Краснощекая, востроглазая, подвижная, несмотря на преклонный возраст: все окрестные дворы переметет, все лестницы перемоет, цветы в палисаднике польет, все новости перескажет.

— Плату за электричество собираются поднять для владельцев телевизоров. Не слышали? — говорит озабоченно. — Мне родич из районной мэрии сообщил тет-а-тет.

— Да вроде нет, не слышал.

— Как нога?

— Спасибо. Хожу, как видите.

— В тепле держите, с артритом не шутят… Купить ничего не надо? Думаю сегодня на рынок пойти.

Душа нараспашку, всегда готова услужить.

— Спаржи, если можно. И груш. Вы знаете каких.

— Два фунта хватит?

— Вполне, спасибо.

Панч-Второй тянет его за поводок, они идут на излюбленную собачью лужайку в конце тупичка. По утрам на лужайке сходятся четвероногие парочки, вечерами двуногие: огоньки от тлеющих во мраке сигарет, пылкие объяснения, любовные стоны.

У Панча-Второго привязанность — худая беспородная дворняга ревматичной соседки мадам Бюжо. Сама ревматичная мадам тоже не лишена нежных страстей. Тянет еле-еле, сгорбившись, ведро на помойку по утрам, а стоит наступить воскресному вечеру — перемена декораций: приоделась, завилась, напудрена. Облокотилась на подоконник, глядит в сторону ворот. «Я здесь, Инезилья, я здесь, под окном», — ковыляет по брусчатке возлюбленный мадам Бюжо, миниатюрный старичок, бывший музыкант из Руана. Несет в бумажном пакете гостинцы, бутылочку, съестное. Видно в открытом окне: помогает даме накрыть на стол, поднимает стакан. Играет по окончании трапезы на корнет-пистоне, задергивает штору. Объята Севилья и мраком и сном…

Время на Пьер-Герен точно остановилось, день похож на день. Солнышко всходит со стороны Бельвиля и Менильмонтаны, застывает в полдень над соседним островом Ситэ с ажурными шпилями собора Нотр-Дам и башни Сен-Жак, уходит на ночлег за кудрявой излучиной Сены на окраине Булонского леса. Сколько они уже здесь? Целую вечность.

Похожее на сарай строение в четвертом округе столицы на правобережье Сены приглянулось ему в конце войны, когда они решили покончить с кочевьем по съемным квартирам с непредсказуемыми хозяевами и обзавестись собственным жилищем, недорогим по возможности и в приличном месте. Заехали с сотрудником бюро по недвижимости после бесплодного кружения по городу на окраину Отель-де-Вилль, поплутали по тесным улочкам, остановились в тупичке, он выбрался из кабинки, осмотрелся. Тишина, заброшенность, темные, поросшие мхом каменные дома.

— Вон тот особняк, видите, — показал рукой сотрудник, — продается. Хотите, можем посмотреть?

Это была превращенная в жилье бывшая конюшня. Ветхость, никаких удобств. Место, однако, замечательное. Раскидистые старые клены, мощенный плиткой живописный дворик. Цена божеская. Если взяться с умом и кое-что переделать… Бродя с хозяйской четой по комнатам, он рисовал в уме черты будущей усадьбы. Эту внутреннюю стенку уберем, расширим веранду… стильные обои в гостиной… уголок для вечернего времяпрепровождения: мягкие кресла, ломберный столик, бра по углам…

Была не была!

— Я покупаю ваш дом, господа, — произнес твердым тоном. — Завтра, если не возражаете, поедем к нотариусу. Мы с женой намерены переехать сюда как можно быстрее.

Мистика, иначе не скажешь! Помчался, счастливый, в Сарсель, где они пересиживали послевоенную разруху, взлетел по лестнице — жена в накинутой на плечи беличьей шубке читала в гостиной книгу.

— Ирка! — закричал. — У нас есть дом!

— Да? Где, Феля? — поморгала она устало глазами. — Не в Отейле?

Он присел на краешек дивана.

— Как ты догадалась?

— Что, в самом деле в Отейле? — она хихикнула.

— Слушай, это что-то…

— В Отейле, правда? — ее распирал смех. — Смотри!

Протянула раскрытую книгу. Дюма, «Граф Монте-Кристо».

— Именно это я сейчас читала, — ткнула пальцем в страницу.

«Монте-Кристо заметил, — пробегал он глазами строки, — что Бертуччо, спускаясь с крыльца, перекрестился по-корсикански, то есть провел большим пальцем крест в воздухе, а садясь в экипаж, прошептал коротенькую молитву. Всякий другой, нелюбопытный человек сжалился бы над странным отвращением, которое почтенный управляющий проявлял к задуманной графом («графом?») загородной прогулке, но, по-видимому, Монте-Кристо был слишком любопытен, чтобы освободить Бертуччо от этой поездки. Через двадцать минут они уже были в Отейле («Боже правый!»). Волнение управляющего все возрастало. Когда въехали в селение, Бертуччо, забившийся в угол кареты, начал с лихорадочным волнением вглядываться в каждый дом, мимо которого они проезжали. «Велите остановиться на улице Фонден, у номера двадцать восемь, — приказал граф, неумолимо глядя на управляющего». Пот выступил на лице Бертуччо, однако он повиновался, высунулся из экипажа и крикнул кучеру: «Улица Фонден, номер двадцать восемь». Этот дом находился в самом конце селения. Пока они ехали, совершенно стемнело, вернее все небо заволокла черная туча, насыщенная электричеством и придававшая этим преждевременным сумеркам торжественность драматической сцены. Экипаж остановился, и лакей бросился открывать дверцу. «Ну что же, Бертуччо, — сказал граф, — вы не выходите? Или вы собираетесь оставаться в карете. Да что с вами сегодня?»

Бертуччо выскочил из кареты и подставил графу плечо, на которое тот оперся, медленно спускаясь по трем ступеням подножки. «Постучите, — сказал граф, — и скажите, что я приехал». Бертуччо постучал, дверь отворилась, и появился привратник. «Что нужно?» — спросил он. «Приехал ваш новый хозяин», — сказал лакей. И он протянул привратнику выданное нотариусом удостоверение. «Так дом продан? — спросил привратник. — И этот господин будет здесь жить?»

— Что-то невероятное! — вскричал он. — Фонден по соседству с нашим переулком! Сам Дюма благословляет нас переселиться!

Дышавший историей район, по которому бродили тени французских романных героев, на долгие годы стал надежной их гаванью. Купленный на деньги от продажи хранимой в парижском филиале Вестминстерского банка «пелегрины» старинный особняк обрел после капитального ремонта пристойный вид. Надстроили мезонин с балконом для гостей, сеновал с паутиной по углам превратили в просторную солнечную спальню. Уютная гостиная на первом этаже, рядом столовая, между ними кухонька с поместительным холодильным. Стены задрапированы холстинкой, лондонская мебель из Булони и Сарселя, в застекленных шкафах выполненные Ирой забавные тряпичные куколки. Фарфор по углам, книжные стеллажи, развешанные по стенам кальвийские его «монстры» в рамочках. Уют, тишина, нарушаемые гвалтом детей на переменках из соседней школы.