Рыцарь даже удивился тому, как ловко эту торговлю развернул его оруженосец. Выглядело это довольно необычно. К Тальде подошла стайка женщин и довольно бесцеремонно принялась дергать его за рукава, а некоторые даже похлопывали по спине, потому что были чуть не на две головы пониже рослого негроидного орка. Тогда он, делая круглые глаза и изображая мимикой непонимание, увел их в ярангу, которую выделили путешественникам, и долго с этими женщинами торговался, размахивая в воздухе руками, причем женщинам это нравилось, они смеялись и уходили с выменянной одеждой, оживленно переговариваясь между собой на непонятном, незнакомом языке.

Торговля была успешной еще и потому, что это растопило лед между пришельцами и северянами. Женщины, детишки, а за ними и все остальные перестали бояться сначала оруженосца, профессора, а потом, пожалуй, и рыцаря. Только к черным коням и Франкенштейну они подходить опасались, держались от них подальше и все время, когда оказывались вне своих жилищ, краем глаза нет-нет да поглядывали на возницу, который подчеркнуто держался у своих коней и кареты, чтобы не произошло какого-нибудь инцидента, выполняя к тому же распоряжение рыцаря.

Из троих путешественников больше всего это устроило профессора. Он вообще стал возбужденно носиться по округе со своим блокнотом, делая рисунки и что-то записывая на ходу, и лишь поздним вечером, когда следовало укладываться спать, подлаживаясь под распорядок жизни племени, принялся ворчать, что мало взял с собой бумаги и грифель его слишком быстро растрачивается.

— Нужно будет как-нибудь заехать, сахиб, — обратился он к рыцарю, подчеркивая обращением, заимствованным у Тальды, свою просьбу, — в какой-нибудь город, где можно будет пополнить эти мои запасы.

— Еще неизвестно, как мы отсюда выберемся, — ответил рыцарь, но тон его оставался вполне мирным. Он помнил о своем обещании обеспечить профессора картой северных земель, а то, чем он сейчас сам занимался, облегчало его обещание.

Сам рыцарь тоже побродил в одиночестве по становищу, приглядываясь, как живут эти люди. Главным занятием у всех местных была выделка кож. Причем самых разных, иногда довольно любопытных — нерпичьих и моржовых, оленьих и песцовых, попадались даже шкуры огромных тундровых волков. Вот их-то женщины выделывали особенно тщательно, возможно отдавая этим должное охотникам, которые их добыли.

На второй день профессор отыскал рыцаря, который сидел на берегу моря и смотрел, как мужчины племени из каких-то странных нитей довольно хитроумными устройствами, вырезанными из кости светло-желтого цвета, плели сеть. Дело было непростым, работали северяне тщательно, иногда даже готовую часть длинного, в сотню шагов, невода кто-либо из умудренных опытом рыбаков принимался распускать и переделывать заново. Но все же сеть эта получалась, по мнению рыцаря, вполне отвечающей своему назначению. Пожалуй, она могла выдержать даже крупную рыбину, каких в мире Госпожи в Верхнем мире не водилось, и каких Оле-Лех никогда прежде не видел.

Профессор уселся на выброшенную волнами моря корягу шагах в пяти от рыцаря и заговорил:

— Господин рыцарь, все же без разговоров с местными, пожалуй, нам не обойтись. Уж очень мне хочется их о многом расспросить.

— О чем? — спросил Оле-Лех, не отрывая взгляд от мирно работающих рыбаков.

Он заметил, что чуть в стороне пара каких-то безбородых юношей начали другую, более сложную работу. Они связывали жилами животных какие-то легкие сухие палки, создавая каркас, по всей видимости, будущей лодки, которую еще следовало обтянуть кожей и как следует пропитать жиром, чтобы она не пропускала воду. Но даже глядя на эту работу, Оле-Лех про себя удивлялся, как в этакой пусть и большой, но все же отчаянно хлипкой скорлупке можно будет пуститься в вечно неспокойный и холодный океан.

— Я подходил к Тальде, оруженосцу твоему, — сказал Сиверс кислым тоном и так посмотрел на Оле-Леха, будто бы тот никогда прежде не встречал своего оруженосца и не знал его имени. Рыцарь изобразил вежливое любопытство, и профессор продолжил: — Он отказался мне помочь, рыцарь. Он сказал, что не может заставить возницу переводить, если тот сам не захочет.

— Значит, это — правда.

— Но ведь тебе тоже придется с ними договариваться, — почти в отчаянии воскликнул Сиверс— Неужели мы не можем найти кого-нибудь, кто бы послужил переводчиком?

— Вот и найди, — сказал рыцарь и удивительным образом почти сразу понял, что это удачное решение. — Сам найди того, кто сумеет и для тебя, и для меня переводить разные переговоры.

— Да как же я найду? — вознегодовал профессор. — Мне к ним и близко подойти-то не удается, не то что твоему Тальде.

— Тальда нравится женщинам, — пояснил Оле-Лех. — Кроме того, он хозяйственный, а это всех, кто занимается схожими делами, успокаивает, ты сам это видел.

— Я-то видел, — все так же кисло согласился профессор. — Вот только у меня такой способности нет.

— Это не способность, — внутренне усмехнувшись, отозвался рыцарь, желая завершить разговор. — Это подлинный дар, если хочешь знать… Даже талант.

Сиверс еще немного посидел, бурча про себя какие-то объяснения, которых рыцарь уже не слушал, а потом поднялся и ушел в сторону большой яранги вождя племени. То, что именно в той яранге обитал вождь, они выяснили довольно скоро, вот только дым из нее не вился, никто в нее не входил и никто не выходил. Возможно, вождь был в отъезде, и, следовательно, переговоры вести было не с кем. Эти люди, живущие на краю земли суровой и не всегда простой жизнью, привыкли ждать подходящего случая. Ожидание было таким образом встроено в их характер, что они даже не замечали его и считали самым естественным состоянием. Вероятно, поэтому и путешественникам приходилось ждать, хотя это и не входило в планы рыцаря.

К невероятному удивлению Тальды, да и Оле-Леха, к вечеру Сиверс тем не менее нашел переводчика. Когда рыцарь с оруженосцем уже развели вечерний костер в центре яранги, чтобы сварить побольше мяса, кожаный полог откинулся, и между неровными краями шкур показался Сиверс, который напористо тащил за собой невысокую женщину в обычной для местных кожаной рубашке. Голова ее была опущена, лица было не разобрать. В ее волосах проблескивала седина, и от нее пахло такой жуткой смесью запахов дыма, рыбы и немытого тела, что даже Тальда постарался сначала держаться от нее подальше. А рыцарь про себя решил, что, вероятно, так должна пахнуть старость у местных обитателей. Он тоже попробовал переместиться таким образом, чтобы сидеть через костер от приведенной женщины.

— Она знает много слов по-нашему, — бодро заявил Сиверс.

Он усадил женщину перед огнем, сходил в угол, достал кружку и налил в нее черного южного чая. Вероятно, он считал, что этой экзотикой расположит к себе гостью.

Женщина наконец-то подняла голову. У нее было странное лицо с высокими скулами и чуть менее раскосые, чем у остальных северян, глаза, которые даже в неярком свете пламени поблескивали яркими зелеными искрами. Зеленые глаза были диковинкой у местных жителей.