сложив ладони у груди, и, обращаясь ко мне «мистер Чиннери», уведомил, что наслышан о моем приезде и хотел пригласить к себе, однако воздержался, дабы еще больше не озлить моего дядюшку. Затем он справился о его здоровье и делах и выразил большое огорчение тем, что не имеет возможности посетить студию мистера Чиннери, хотя до него дошли слухи о том, что завершен поразительно необычный пейзаж, который он очень хотел бы увидеть.

Признаюсь, все это показалось мне чрезвычайно милым, и я, воспылав желанием хоть как-то возместить за поведение моего папаши, которое считаю в корне неверным, спросил лист бумаги и карандаш.

Ты ведь знаешь, бесценная моя Пагли, что я одарен отменной зрительной памятью, а потому за несколько минут я сделал недурной набросок того самого пейзажа — вид на Макао. Позже Задиг-бей меня пожурил, мол, я поступил опрометчиво, ибо главная претензия моего папаши к Ламкве — подражание его стилю. Но мне на это глубоко плевать, ибо человек, пренебрегающий плодом своих чресл, не вправе оберегать труды своих рук.

И вот, милая Пагли, я наконец подхожу к интересующему тебя вопросу — камелиям. Восхищенный моим наброском, Ламква спросил, не может ли чем-нибудь быть полезен мне, и я, осмелев, показал ему рисунок мистера Пенроуза. Мой друг, сказал я, очень хотел бы знать происхождение этой картинки.

Ламква тотчас заявил, что никогда не видел такого цветка, однако внимательно изучил изображение: так и сяк повертел листок, пощупал и даже помусолил его краешек. Судя по стилю, сказал он, можно смело утверждать, что рисунок был сделан в Кантоне. Но вот определить автора затруднительно, ибо рисовальщики, изображавшие растения и животных, всегда были на отшибе кантонского сообщества художников; как правило, они не служили подмастерьями живописцев, но нанимались помощниками к европейским ботаникам и натуралистам, у которых и постигали особенности своего ремесла. Посему их работы редко встретишь в Китае — вместе с коллекциями растений они отбывали в Европу.

Ламква задумался, потом сказал, что помочь больше ничем не может, однако знает того, кто, наверное, сумеет мне посодействовать, одного авторитетного коллекционера живописи и растений. Уж кто-кто, а он-то укажет верный путь.

И кто же он такой? В отличие от меня, Задиг-бей слышал об этом сказочно богатом купце по имени Панхиква из гильдии Ко-Хон. Ламква хорошо знал этого человека и сказал, что велит своему подмастерью проводить меня к нему.

Послали за подмастерьем, и вот тут-то, дорогая Пагли, оно и случилось! Едва он вошел, как я понял всю необычность нашей встречи, ибо меня охватил трепет, и я схватился за грудь, унимая барабанный бой сердца.

Его зовут Джаква. Только не подумай, что я узрел Адониса или прекрасного юношу, срывающего персик на картине «Весна» Боттичелли, вовсе нет. Он не высок ростом и не атлетического сложения, но от него как будто исходит сияние, а взгляд светится покоем, целеустремленностью и умом, какие не передашь на холсте. Честное слово, я не представляю художественный образ, с которым его можно сравнить, а уж ты-то знаешь, милая Пагли, сколько полотен хранит моя память. Подобные встречи очень редки, и когда они происходят, меня заполняет удивительное волнение, я понимаю, что стою на пороге неизведанного, на краю пропасти, манящей новизной, опасностью, приключением…

О, принцесса сердца моего, если ты знаешь такие молитвы, помолись за меня, ибо я, кажется, встретил того самого Истинного Друга, о котором всегда мечтал.

Добавлю, что это не единственный дар небес за последнюю неделю: еще я отыскал удивительного курьера, в чьей необычности ты сама убедишься, повстречавшись с ним.

Одним свежим, но еще не промозглым утром Бахрам, выглянув из окна конторы, увидел, что большинство горожан сменили летний гардероб на теплую одежду: хлопчатые блузы и штаны, легкие туфли и шелковые шапочки уступили место стеганым робам и вышитым рейтузам, башмакам на толстой подошве и меховым шапкам.

Все ясно: видимо, накануне губернатор появился в зимней одежде, что для всех остальных послужило сигналом к переодеванию. В Индии так было заведено у англичан, но здесь глава провинции ждал команды из далекого Пекина. Удивительный факт: в удаленной столице климат совершенно иной, однако в Кантоне переход на теплые наряды опережал наступление холодов всего на день-другой.

Вот и нынче через пару дней с севера задул студеный ветер, температура резко упала, и в конторе стало так зябко, что пришлось поставить печки, топившиеся углем.

Вместе с погодой поменялись и слухи. Днем в контору заглянул Задиг с интересной новостью: губернатора, так рьяно сражавшегося с опием, сжигавшего «резвых крабов» и наказывавшего дельцов, вроде бы отзывают в столицу, а вместо него назначат кого-то другого.

Последнее время в Городе чужаков ходило столько всяких толков, что Бахрам поостерегся возлагать слишком большие надежды на эту новость. Он осторожно навел справки и, хоть не нашел никаких конкретных подтверждений, выяснил: слух распространился широко и так оброс бесчисленными предположениями, что уже невозможно отличить правду от вымысла. Но все сходились во мнении (по крайней мере, в Совете), что перемены — обнадеживающий знак.

Бахрам воодушевился. За истекшие две недели он получил несколько встревоженных запросов от бомбейских предпринимателей, финансировавших его поездку: ознакомившись с докладом о повреждениях судна, они беспокоились, когда же окупятся их затраты. В ответных письмах Бахрам извинялся за задержку, возникшую из-за необычайной вялости кантонского рынка, который, уверял он, скоро оживет. Однако ему не хватило духа известить инвесторов, что «Анахита» с полными трюмами так и стоит у Гонконга и до сих пор ни один покупатель не объявился. Теперь, ободренный слухами о перестановках в местной администрации, он решил, что пора сообщить о добрых предзнаменованиях, замаячивших на китайском небосклоне.

— Пишите новое письмо, — приказал он Нилу. — Начните с обычных приветствий, а дальше так: «Вы знаете, что последнее время кантонский рынок был весьма неактивен, и причиной тому политика действующего губернатора. Однако ваш покорный слуга желает уведомить вас, что высшая китайская власть подала сигналы о смене курса. Существует мнение, что нынешнего губернатора вот-вот отзовут в столицу. Имя его преемника пока неизвестно, но нет нужды говорить, что получен чрезвычайно добрый знак. Видимо, скоро ситуация нормализуется, и есть вполне обоснованная надежда сбыть весь груз разом, ибо накопившийся спрос очень велик…»

Бахрама перебил громкий стук в дверь.

— Патрон, можно?

— Что тебе, Вико?

Дверь приотворилась, управляющий просунул голову.

— Кое-кто желает вас видеть, патрон.

— Сейчас?

Вмешательство удивило и раздосадовало; с утра Бахрам всегда занимался деловой перепиской, и персоналу было строго-настрого наказано: прием посетителей только после перерыва на чай.

— Что за ерунда, Вико?