Двигаясь по залу, Саша видел Лену, она тоже посматривала на него, на группу, улыбалась шуткам Глеба, и, когда Саша объявил перерыв и подошел к ним, ему показалось, что лицо ее стало спокойнее.

– Ну как, – спросил Саша, – не скучаешь?

– Я поражена!

– А ты могла бы мне аккомпанировать, как Глеб?

– Аккомпанировать? Навряд ли. Я играю только по нотам.

– Зачем ноты?! – заулыбался Глеб. – Какое-нибудь танго помните?

– Помню, конечно. «Брызги шампанского», «Утомленное солнце»…

Глеб взял несколько аккордов.

– Это?

– Да.

Он встал.

– Садитесь, сыграйте.

Лена села за рояль, сыграла танго. Подняла глаза от клавиш.

– Я уж сто лет не подходила к роялю. Как, ничего?

– Прекрасно, замечательно! – воскликнул Глеб.

– А говоришь, у тебя только одна профессия – иностранные языки, – сказал Саша. – Оказывается, есть и вторая.

– Я никогда об этом не думала как о профессии.

– А теперь подумай. Лучше, наверно, чем шпалы таскать.

Глеб с удивлением поднял брови, Лена нахмурилась.

– Не хмурься, – сказал ей Саша, – Глебу не мешает знать, что у тебя за работа. Мы с ним попытаемся устроить тебя аккомпаниатором. Как, Глеб, сумеем?

– Постараемся.

– И хорошую квартиру тебе снимем, и охранять будем, а то ты для туземцев слишком красивая.

– Не только для туземцев, – добавил Глеб.

Лена встала.

– Мне пора. Далеко добираться, а завтра на работу.

– Когда Стасик должен прийти? – спросил Саша у Глеба.

– К восьми.

– Вот и прекрасно. Потерпи, Леночка.

Саша повернулся к залу, захлопал в ладоши.

– Продолжаем занятия! Прошу встать парами.

«…Прощай, прощай, прощай, моя родная, не полюбить мне больше в жизни никого, и о тебе одной лишь вспоминаю и шлю тебе свое прощальное танго…»

Саша опять занимался с группой, по-прежнему думал о Варе, снова и снова перебирал в уме все, что рассказывала о ней Лена: «Такая молодая, такая красивая, а вся в чужих делах и заботах». И ему она писала в ссылку: «Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь…» И его хотела поддержать своей любовью, и сына Лены отвезла на Дальний Восток… Они с Глебом рассуждали: народ, холопы… Нет, не все холопы! Саша машинально сжал руку своей партнерши, та удивленно взглянула на него:

– Я сделала что-то не так?

– Прости, – извинился он, – ты молодец, все делаешь, как надо. Я задумался о чем-то…

Глеб заиграл новую мелодию.

«…Окончен путь, устала грудь… И сердцу хочется немного отдохнуть…»

Он аранжировал под ритм танца любые мелодии, даже цыганские, знал, что Саша их любит. Лена сидела возле него, он что-то говорил ей, объяснял, видно, как аккомпанировать. Появился Стасик, тоже присел к роялю. Стали подходить люди из следующей группы.

Саша наконец отпустил своих учеников, взглянул на Глеба.

– Отвезешь Лену?

– Не надо, я доеду сама.

– Он тебя отвезет на машине, остановится, где прикажешь, там и высадит.

– У вас есть машина?

– В этом городе все машины наши, – засмеялся Глеб.

– Не пропадай. Где нас с Глебом найти, знаешь. Утром мы дома, вечером – здесь. Постараемся оформить тебя в нашу бригаду.

– Я должна подумать.

– Думай, но не слишком долго.

Глеб вернулся, когда уже следующая группа заканчивала занятия.

– Ну, дорогуша, доложу тебе, живет она за нефтеочистительным заводом, темнота, какие-то домишки, вдали бараки, дальше ехать не разрешила. И проводить не разрешила. Я, конечно, настоял: «Не отпущу вас одну». Проводил. Бараки стоят по ниточке, как в лагере. Возле каждого – фонарь, а в самих бараках – темно, рано, наверно, спать ложатся, а может быть, свет выключают в определенное время, черт их знает. В общем, как к баракам подошли, она со мной попрощалась и быстро пошла, но я заметил: вошла во второй барак справа.

Историю Лены Саша рассказал Глебу за ужином. Глеб слушал внимательно, хотя ничего необычного в судьбе Лены для нынешнего времени не было, кругом сплошь такие судьбы.

– Я решил, она учительница: твердо выговаривает окончания слов.

– Долго жила за границей, с тех пор осталось, потом работала переводчицей в каком-то техническом издательстве.

– Отец мог бы ее получше устроить.

– Нет, отец ее из тех, настоящих! И сама она бы на это не пошла. Я в свое время тоже рассуждал: стране нужны инженеры.

Глеб усмехнулся:

– Идейные были детки…

– Это точно, – рассмеялся Саша, – хотели служить социалистическому отечеству, а оказались ему не нужны.

– Такая женщина, – сказал Глеб, – знает три языка, а ее заставили шпалы таскать, рельсы укладывать, костыли забивать. Вот тебе и стихи о прекрасной даме.

– Ладно, заказывай еще по сто граммов.

– Смотри, – удивился Глеб, – сам предлагаешь. Что случилось?

– Есть проблемы.

Выпили, закусили.

– Понимаешь, какая история, – сказал Саша, – была любовь у меня, в Москве еще. Ну, как сказать? Любовь? Девчонка, семнадцать лет, нравился я ей, хорошая девочка, красивая, умная, с характером. Потом меня посадили, она по тюрьмам ходила, носила передачи, о матери моей заботилась, в ссылку мне писала, я отвечал, мечтал встретиться, Варя ее зовут. Ну вот, а когда вернулся, узнал, что в это время она выходила замуж, правда, быстро развелась. Меня как обухом по голове, и я, конечно, порвал, отрубил. И вот Лена рассказала мне, как было в действительности, и все обернулось совсем иной стороной, долго об этом рассказывать. В общем, я был не прав, отверг ее грубо, несправедливо, она меня ждала, а я ее отбросил.

– Любил ты ее?

– Любил.

– А сейчас?

– И сейчас люблю.

– А она?

Саша пожал плечами:

– Не знаю, не виделись пять лет.

– Задача… – протянул Глеб. – Девчонка молодая, не будет тебя, конечно, столько лет на печке дожидаться. Но с другой стороны, первая любовь! Это тоже, дорогуша, не забывается.

– Позвоню ей, – сказал Саша.

– Правильно, – одобрил Глеб. – Вызови ее сюда. Устроим в гостинице в лучшем номере. И разберетесь в своих делах.

– Как она сюда поедет? Работает, учится.

– Майские праздники на носу, еще пару дней прихватит от отпуска, вот тебе и медовый месяц получится. За это надо выпить, дорогуша!