– Больно ты скор на расправу, господин полковник, – усмехнулся Татаринов. – Сам посуди, куда им деваться было? От Москвы подмоги нет, а без нее супротив одоспешенных копейщиков не выстоять. Слыхал, как калмыки ловко пикой орудуют? Не хуже, чем иные гусары! Вот бы глянуть на сшибку ихних батыров с ляхами! Дорого бы отдал!

– Может, еще и посмотришь, – снова зевнул Федька. – Тайши калмыцкие под руку государя просились, обещались в случае войны не менее десяти тысяч конных воинов выставить. Глядишь, и к нам на подмогу придут.

– Поглядим, увидим, – пожал плечами Мишка и продолжил гнуть свою линию: – Я же тебе про иное гутарю. Как оказалось, татары ногаев неласково приняли. По Молочной не дозволили кочевать, загнали в Крым, а там рассажали по деревням врознь по пяти человек на деревню, а заодно много скота у них разволокли щедрые хозяева!

– И что, теперь все обратно захотели?

– За всех не скажу, но многие. Тем более что слушок прошел, будто государь собирается калмыков тех замирить и войско на них послать. Вот и думают, не получится ли им обратно в свои кочевья вернуться.

– Дела, – хмыкнул Панин. – Значит, русские должны теперь с калмыками воевать, чтобы ногайцам никто разбойничать не мешал?

– Пусть думают что хотят, главное, чтобы в походы с татарами не ходили. Поэтому ты вести свои про то, как тайши с государем уговариваются, попридержи пока. Не пугай мурз раньше времени.

– Ладно. Только надо с Родиловым про то дело переговорить сегодня.

– Давай-давай. Но сначала рыбец! – довольно ухмыльнулся Татаринов.

Азов – город небольшой, и даже на его самой просторной и широкой площади разом вместить без малого пять тысяч усатых, бородатых и чубатых, опоясанных саблями суровых православных воинов нечего было и думать. Потому круг собрался на берегу Дона, под стенами Топрак-кале. Там, где прежде шел у татар торг, куда сгоняли ясырь – русских полонянников, угнанных с родной земли в рабство.

– Государь Иван Федорович припасу нам зело щедро прислал и жалованье, опричь того подмогу сильную, целый полк людей ратных во главе с нашим давним знакомцем – стольником и полковым головой Федором Паниным! Вон оне стоят, – махнул рукой в сторону выстроившихся поодаль ровными шеренгами под государевым знаменем солдат-охотников во главе с их бравым и принаряженным ради такого торжественного случая командиром.

– Любо! Це дило! Верно! Добре! – полетело над Доном многоголосое одобрение.

– Пушек прислали крепких, розмысла нам в подмогу, лекаря доброго с припасом от всяких ран, а еще пожаловал нас государь хоругвью войсковой, шитой златом и шелками в кремлевских палатах!

Настал черед Панина вступить в дело. Раздалась барабанная дробь, звонко запели медные трубы, и Федор, держа обоеручь развевающееся от ветра с Азовского моря знамя, шагая широко и твердо, прошел меж расступивших ему путь казаков прямиком к атаману и окружавшей Родилова старшине, среди которой стоял и молодой есаул Мишка Татаринов, в нарушение всей торжественности момента незаметно от других хитро подмигнувший побратиму.

Едва он дошел до атамана, как музыка разом остановилась, стихли и крики казаков, воцарилась удивительная, сосредоточенная тишина. Все прониклись важностью момента. Атаман принял из рук в руки древко с широким камчатым полотнищем красного цвета с лазоревой опушкой. В центре его находился черный двуглавый орел, а по кайме шла надпись «Повелением Государя, Царя и Великого Князя Ивана Феодоровича всея Руси Самодержца и при Его Государевом сыне, при Благоверном Царевиче и Великом Князе Дмитрии Ивановиче, писано сие знамя на Дон Донским атаманом и казаком лета 7129, января в 27 день».

– Иисус! Иисус! – разом грянул над полем казачий ясак – боевой клич донцов.

Родилов передал знамя стоящему рядом Исаю Мартемьянову, а сам продолжил, добавив к уже сказанному еще один весомый аргумент:

– Мурзы ногайские хотят идти кочевать под Азов и быть под государевою рукою со всеми улусами. А то ни много ни мало почти тридцать тыщ людей, не считая жен и детей, пойдут обратно за Дон! Да царю Ивану шерть принесут! Значит, и противу нас османы их не поставят! Большое дело!

– Мы степь спалили, чем им тут скотину кормить?

– А ты что же думал, они останутся под Азовом, когда турка сюда припрется и в осаду встанет? Дурная башка! Спервоначалу думай, потом рот отворяй. Пусть идут дальше, за Дон к Астрахани, да служат царю верно!

– А калмыки их не спужают?

– Ништо! С калмыками у царя разговор отдельный будет вскорости.

– Неужто воевать их пойдет? А мы как же?

– Ишь разорался, – поморщился в досаде атаман, – у царя войск в достатке, на всех управа найдется! Нам про себя промыслить потребно! Своим умом жить, за себя ответ держать перед Богом! Вот низовские с Черкасского и Манычского городков не желают за Азов постоять, кричат, мы-де за камень умирать не хотим, стены каменные нас не прокормят! А я вам так скажу: великая честь пострадать за православную христианскую веру, за народ христианский! Потому, братья, вооружась храбростью и мужеством Александра царя Македонского и других храбрых воинов прежних времен, вменив себе смерть за живот, за святые Божьи церкви и за государя царя, великое Донское Войско должно крепко встать на Азове, а всех басурман, что сюда явятся, под меч подклонить и живота лишить!

– Эко завернул, ровно отец Варфоломей в церкви, особенно если похмелился! – одобрительно крякнул Митька Лунь, услыхав про древнего царя.

Молодые казаки начали хихикать, но под строгими взглядами стариков быстро успокоились и приняли постный вид.

– Красно гутаришь, Епифан, да только я со своими королевской земли казаками запорожскими не для того сюда пришел, чтобы живота лишиться, а за-ради добычи и ясырей! – выкликнул против общего настроя глава запорожцев Сулим Черняк.

– Ты, видно, войсковой круг с кружалом перепутал? – нахмурился Родилов. – Это за столом да с чаркой я для тебя Епифан, а тут я власть!

– Ишь ты как заговорил, а не забыл, что на круге всякий голос имеет?

– Нет, не забыл, но и ты помни, что как круг постановит, так тому и быть! Братцы, что по нашему закону полагается за измену войску?

– В куль да в воду! – закричали со всех сторон. – Смерти предать!

– Верно, смертная казнь. За ослушание – войсковая пеня: век бить и грабить!

– Что ж, вот вам слово мое, пиши, – обернувшись к войсковому писарю, распорядился Родилов и продолжил громко: – «Помня свое крещение, и святыя Божии церкви, и свою истинную православную христианскую веру, разорение от безбожных бусурман святым Божиим церквам, христианския невинные крови пролияние и в полон их отцов, и матерей, и братию, и сестер имание, будем стоять крепко. Приход турских и крымских людей нам не страшен. Азова мы не отдадим и не покинем, потому что взяли его кровью и своими головами!» Любо ли товариществу?

– Любо, любо!