— Вместе. Она без нее жить не могла.

— Поехали в город. Ты выглядишь, как крестьянин в выходной. С этим немедленно надо что-то делать.

Понюхала потертое покрывало на софе.

— Некоторые кошки возвращаются домой через много месяцев, — сказал я.

Мы поехали в город.

Она вошла в магазин, куда я никогда бы не посмел зайти. Удивительно, но первый же серый костюм оказался мне впору. Твид, они сказали.

— У минеера фигура, как у манекенщика, — сказал продавец.

Юдит платила, вслух пересчитывая банкноты.

Потом загнала меня в жарко натопленную каморку. Там я должен был, стукаясь о стены, примерить черную майку и белую рубашку без ворота. Она снова заплатила.

— В таких плетеных туфлях минеер будет очарователен, — сказал продавец.

— Еще очаровательнее в них будешь ты, прелесть моя, — отозвалась Юдит.

На улице она взяла меня под руку. Мы съели по мороженому, ванильное с малиновым. Она доела мороженое, долго облизывала губы, задумчиво, как…

Как Карамель. Забудь уже, наконец, эту кошку. Она действует мне на нервы.

Мы сидели на террасе Хилтона. Я рассказал ей, как меня уволили. О преступнике Декерпеле. Сказал, что подробностей пока не могу ей рассказать, но расскажу, как только он будет наказан. Как и все красивые женщины, Юдит была любопытна. Она хотела знать все. Странно, но мне пришлось напрячься изо всех сил, чтобы выдать о Декерпеле какой-то осмысленный сюжет. Я рассказал, что у него противная жена, что он хорошо играет в шахматы, катается на лыжах, что он играет в любительском театре и руководит им. И рассказал о Рите, которая хочет стать физиотерапевтом.

— Ты с ней не трахался? — спросила Юдит.

— Нет.

— И вообще ничего?

— Нет.

О Ваннесте, отрастившем усы, чтобы скрыть свою заячью губу. О Карлуше, чье мужское достоинство скукожилось оттого, что он работал с асбестом.

Я хотел, чтобы и Юдит мне о чем-нибудь рассказала, только о чем? О себе, например, но я не решался ее спросить. Я смотрелся в витрины, где отражалась экзотическая девушка, шедшая под руку с никчемным мудаком в новехоньком сером твидовом костюме.

Я хотел ей рассказать о пропавших девочках, потому что, если это дело не раскрыть, оно может распространиться на всю страну. Но ее голова была занята другим. Болтая, мы дошли до площади Коорнмаркт, откуда видна была вдали, на фоне силуэта Гравенстейна, проклятая неоновая вывеска «Феликса».

Я испугался: что, если именно в этот миг на тротуар или в витрину вылезет Декерпел или Ваннесте?

— Хотелось бы самой поглядеть на этих ребят, — сказала Юдит. Я не знал, как ее отговорить. Она вошла в «Феликс» смело и грациозно, как и в тот магазин, где мы покупали одежду. Придержала дверь для меня.

И невозмутимо прошла в отдел Ваннесте, там крутилось на экране «демо» видеоигры, воины в латах сражались лазерными мечами.

Ваннесте прервал работу. Я подумал, вдруг он отрастил усы специально, чтобы никто не узнал его лица в фотороботе, который показывали по телевизору.

— Смотрите, кто пришел! Братец, собственной персоной! Где бы это записать! — сказал Декерпел.

Рита шепнула, что я выгляжу шикарно, спросила, не выиграл ли я в лотерею?

Минеер Феликс испугался, увидев меня.

— Я просто так зашел, поздороваться.

Тут подошла Юдит, и я объяснил ей:

— Это минеер Феликс. Который столько лет обо мне заботился.

Минеер Феликс пробурчал в ответ что-то о женщинах и иностранцах.

Декерпел принял актерскую позу, уверенный в себе горожанин с хорошо подвешенным языком. Двумя пальцами он пощупал рукав моего костюма:

— Хм-м, недешевый материальчик! Шотландский? Армани?

— Джанфранко Ферре, — сказала Юдит.

— Бла-бла-бла, — сказал он.

Хотелось нахамить ему, чтоб он заткнулся, но я не мог сообразить, как.

— Это твид, — сказал я.

— Шотландский твид! Надо же!

— Скоро он килт начнет носить, — ввернул Ваннесте.

— Без подштанников, — сказал Декерпел и подмигнул Юдит.

— Зато с волынкой, — заключил Ваннесте.

К моей досаде, Юдит засмеялась, сдержанно, негромко. Она разглядывала самодовольных ученых мужей.

— И с этим сбродом тебе приходилось каждый день работать?

— Кроме воскресений, — отрапортовал я.

— Сброд — это некоторый перебор, — заметил Декерпел.

Юдит погладила глобус, закрутила его своими тонкими пальцами. Потом дернула, и он сорвался с подставки. Она взвесила шар на ладони и бросила мне. Я поймал его и не спеша вернул ей. Она даже и не попыталась поймать глобус, лишь в последнюю секунду приняла его коленом, подбросила ногой несколько раз и сильным ударом отправила в глубь магазина. Там он подпрыгнул, бок помялся, еще раз подпрыгнул, остановился. Сбежались любопытные покупатели.

— Сколько с меня за ущерб? — весело поинтересовалась Юдит.

— Звонить в полицию, минеер Феликс? — спросил Ваннесте.

Рита подняла глобус, осмотрела.

— Тысяча четыреста пятьдесят, — ответил минеер Феликс.

— А уценка? — спросила Юдит.

— Никакой. Они уцененные. Посмотрите на витрине.

Юдит порылась в сумочке и вслух отсчитала деньги.

— Вам его запаковать? — спросила Рита.

— В бумагу для подарков? — спросил Ваннесте.

— Минеер Декерпел может забрать его себе. Для девочек, — сказал я.

— Каких девочек?

— Девочек, — начал было я, подумал, это будет последнее предупреждение, но Юдит взяла меня за руку:

— Пошли, дорогой.

И мы пошли, держась за руки, к двери. Я успел заметить холодный, ненавидящий взгляд Декерпела.

В итальянском кафе-мороженом на Грунтемаркт, возле Галгенхауз, мы лакомились вафлями со взбитыми сливками.

— Этому человеку нельзя доверять, — сказала Юдит. — Он глаз не отводил от моей груди. Такие, как он, мне обычно нравятся, но этим собакам нельзя верить.

— Да тебе самой нельзя верить, — сказал я.

— Ты так думаешь?

— Мне все равно.

— Ты тоже скрытный. Тоже мне не все рассказываешь.

Я подбирал крошки от вафель. Мы молчали.

Словно два незнакомца, встретившихся впервые среди помешанных на покупках баб, хныканья детей, звона и шума бара под аккомпанемент Хельмута Захариаса[111]. Я хотел рассказать Юдит о том, что не отличаю того, что было, от того, чего не было, кажется, женщины не имеют с этим проблем; моя первая любовь Юлия, сестра Алисы, — единственная женщина, с которой у меня не было этого чувства. Я так много хотел рассказать обо всем, что меня переполняло. Юдит уставилась на меня, она не слушала, что я говорил, она искала во мне что-то другое, подходила все ближе к опасной границе.