По сути, Або, на западном берегу Ботники «княжества Финского город», войска взяли без боя.

Стоя на скалистом берегу, Апраксин полной грудью вдыхал живительный морской ветерок. Где-то за горизонтом Аландские острова, а там и Стокгольм.

Получив эстафету о взятии Або, Петр радовался:

— Нынче уже языки взятые развязались. В Стокгольме животы подтягивают, матка им мяса не шлет. Жаль, одначе, дорог туда по суше нет, а морем галеры застопорились у Ганге.

У оконечности полуострова плотной цепочкой выстроилась поперек шведская эскадра. Всего десяток кораблей, но каких — более шестисот пушек, отлично сплаванные экипажи. Дважды пытались прорваться галеры — сплошная стена огня преградила путь.

В последние недели Боцис занедужил, галерной эскадрой командовал его помощник, земляк и товарищ, капитан-командор Матвей Змаевич.

Ему-то Петр распорядился:

— Силы неравные, на абордаж их не возьмешь, неча людей понапрасну губить.

Змаевич нарисовал схему построения шведской эскадры, но Петр решил все увидеть своими глазами:

— Подбери мне молодцов хватких, пойду на шлюпке вечером шхерами к шведам.

— Господин контр-адмирал, я отвечаю за вашу жизнь, сие риск небезопасный, — нахмурился Змаевич.

— Волков бояться — в лес не ходить. Исполняй, как сказано.

В вечерних сумерках шлюпка ушла в шхеры. Обмотанные тряпьем весла беззвучно опускались в воду. Спустя два часа послышались пушечные выстрелы. Змаевич выслал по тревоге галеру, но все обошлось. К полудню шлюпка возвратилась.

— Все высмотрел, теперь со шведами разговаривать можно, — улыбался довольный Петр.

Из письма Петра адмиралу Апраксину из Твермине, подле Гангута:

«По отъезде от вашей милости я был блиско шведской эскадры и сколько всего в сие короткое время осмотрел, тут невозможно, кажется, ныне проехать, ибо близ материка, когда поехала наша шлюпка, то по оной стреляли и тотчас 2 корабля на парусах к нам пошли и, не дошед, паки повернулись; узкое место и мелкое. Место, где корабли неприятельские стоят, тесно, и весьма им в будущий год возбранить в сем месте мочно (что далее сего места, то не знаю), ибо зело внутрь земли есть и негде моря видеть, как у Борго, но еще проливы. Стоит неприятель зело осторожно, однако ж для него и зело опасно, для того что зело уско место, где стоит, а особливо в нынешния темныя ночи и утренние туманы; жаль, что время пропущено без опыту брандеров. Скампавея „С. Александра“».

Все разглядел у шведов зоркий глаз контр-адмирала, и не только разглядел, но и определил себе задачу на следующую кампанию. Место для шведов весьма неудобное… Но все-таки акватория-то незнакомая, а ну там сплошь камни под водой? Кого-то смышленого отрядить надобно, разведать, когда Лилье уберется восвояси, непременно схватки со шведами на море в этом месте не миновать в следующей кампании.

Остановил свой выбор на капитан-поручике Лиходееве, объяснил:

— Дождешься адмирала Апраксина и действуй по инструкции.

«Сыскав морские боты, осмотреть места, — читал Лиходеев полученный указ, — как около Твере-минде, где неприятельский флот стоит, осенью и зимой осмотреть все удобные места и Гангут. Сделать промеры, карты с глубиною и шириною проходов прислать в Питербурх в первых числах февраля…»

На зиму галерный флот и войска ушли на зимние квартиры в Гельсингфорс. В передовых базах Або и Вазе оставили надежное прикрытие.

Корабельный флот возвратился к Петербургу. Предстояло разобраться, что к чему и почему…

В отличие от своих предшественников, Петр завел определенный порядок рассмотрения действий людей, причинивших ущерб державе.

Он не упускал случившееся из поля своего зрения, пока все не прояснялось, а виновные не получали по заслугам.

В прошлую кампанию погиб на море новый пяти-десятипушечный корабль. Стоит он больших денег, ущерб явный, да при этом еще упустили неприятеля.

Дело шло к зиме, все флагманы и капитаны собрались в Петербурге.

«Общественное мнение сильно обвиняло Крюйса, и государь был глубоко огорчен неудачею. Назначенный по этому делу суд состоял из следующих чинов: лейтенанты Мишуков и Зотов, капитан-лейтенант Беринг, капитаны Нельсон, Кроненбург, Змае-вич и Сиверс, капитан-командор князь Меншиков, корабельный контр-адмирал Петр Михайлов и президент генерал-адмирал граф Апраксин.

По делу привлекались вице-адмирал Крюйс, капитан-командор Рейс, капитан-командор Шелтинг, капитан Дегрюйтер.

В ходе расследования выяснилось, что Крюйсу дополнительно вменяется в вину, „что не чинил погони за неприятелем“, еще в прошлую кампанию, 1712 года, когда адмирал, обедая у себя с некоторыми из капитанов, пил уже „на доброе счастье“ рейнвейн».

Однако по порядку следствие установило: шаут-бенахт Боцис доказывал, что неприятельские суда могли бы быть догнаны, если бы Крюйс раньше послал за буксирами, не прекращал погоню во втором часу и не стал на якорь перед вечером. Крюйс оправдывался, что иначе он не мог поступить, ссылаясь на указ, повелевавший не атаковать на известие, что у неприятеля были значительные силы. Некоторые обстоятельства оправдывают Крюйса, другие обвиняют; в показаниях много недомолвок и противоречий.

По второму делу:

«Горячо и гордо оправдывался Крюйс. Он укорял своих подчиненных в невыполнении их долга, доказывал, что Шелтинг мог бы сойтись с неприятелем еще прежде постановления корабля на камень, что крейсера, бывшие впереди, отстали и капитан Дегрюйтер поворотил еще во время погони, доказывая параграфами законов и примерами, что, с одной стороны, он должен был спустить красный погонный флаг, с другой — прочие не должны были принять это за сигнал отступления, уверял, что у него не было времени пересесть на другое судно, и на противное этому замечание капитана Рами отвечал, что морское искусство „выше его ума“ и „что он, лучше зная рейтарскую, нежели матросскую, службу, может быть, думает, что кораблем управляют, как лошадью“. Но и обвинения против него были сильны. Особенно восставал капитан-командор Шелтинг, называя Крюйса „глупцом“, позорящим всех иностранцев в России; настоящим виновником такой богатой потери, которую имели не только в трех видимых неприятельских кораблях, но и в других, которыми было бы возможно овладеть, даже прибегая к клевете, напоминая о каком-то галиоте с солью, приведенном из Ревеля в Кронштадт для продажи…»

Апеллировал Крюйс и к Петру, оправдывался, козыряя примерами морской истории, которую знал неплохо. Петр собственноручно, не без юмора писал язвительные ответы.

Крюйс лавировал: «Адмирал Овдам, будучи в датском флоте, против шведов в баталии, от пороху корабль разорвало». В ответ Петр усмехался: «Дворянин Микита Долгой, ехав Окою, имел бочонок пороху, который взорвало. Ему ноги переломило, и многих обожгло».

Крюйс приводил пример: «Адмирал граф Крус, на большом шведском корабле, именованном „Три короны“, который был против датских, також порохом подорвало».