Перед ним на ступеньке полуторки сидел лысый пузатый дядька в полувоенном френче с накинутой на плечи шинелью. Он прижимал к животу пухлый кожаный портфель. Дядька, как бы извиняясь, постоянно улыбался, вытирая большим платком лицо и лысую голову. В другой руке он постоянно мял свою фуражку.

– Извините меня за столь нескромный вопрос, – снова повторил он. – Но меня интересует только одно. Вернемся ли мы все в свое время или нет?

– А кто вы такой и зачем вам это надо?

– Ох! Простите, не представился. Я Дрынько Осип Давыдович, заведующий хозяйством райкома партии. Везу имущество в тыл. Груз уж больно ценный, документы и имущество. Так есть надежда или нет?

– Забудьте про свою партию. Ее здесь больше нет, – спокойно произнес Максим. Немного подумав, зло добавил: – А когда вернетесь в свое время? А хрен его знает! Может быть, и никогда!

– Как? Вот так все нажитое непосильным трудом – и коту под хвост?! – недоуменно спросил дядька. – Я что, больше никого из своей семьи не увижу?

– Кроме нас, здесь вы больше никого не увидите! – торжественно произнес Максим. – Воспринимайте все как должное! Мы теперь ваша семья и власть!

Макс был зол. Зол на себя, на Оксану и на этого толстого дядьку, так пекущегося за имущество какой-то партии. Ну почему вот так? Ты к ней со всей душой, а она посылает подальше. Чего им еще нужно! А может, сам виноват, что вот так поперся, сдуру. Да, прав был Андрюха, надо было вечером к ней подойти, а не сейчас. Все хочется быстрее и быстрее. Первый блин всегда комом. Ладно, проехали! Лучший способ избавиться от дурных мыслей – это тяжелая физическая работа. Ноги в руки, и вперед, на стройку века! Там батя, он поймет и подскажет, что делать.

Идя лесом к месту строительства подъема, Уваров разговорился с Костроминым. Тот оказался человеком словоохотливым.

– Господин подпоручик, – обратился к нему Олег, – а какие у вас мысли в отношении всего произошедшего?

– Извините меня, бога ради, господин подполковник, – замялся Костромин. – Запамятовал ваше имя и отчество…

– Олег Васильевич Уваров, – повторно представился Олег.

– Уважаемый Олег Васильевич, видите ли, я человек мирный, форму надел буквально три месяца назад, когда наш город освободили от большевиков. Я ведь в армии ранее не служил, поэтому и не привык к военным званиям. Я ведь по инженерной части был. Если позволите, бога ради, давайте обращаться друг к другу по-светски.

– Конечно, конечно, Антон Афанасьевич. Тем более для всех нас войны уже закончились. Наверное… – успокоил его Уваров.

– Премного благодарен за разрешение, – поблагодарил Костромин. – А насчет нашего с вами временного непредвиденного путешествия, то у меня, честно признаюсь, полная конфузия. Своих мыслей пока нет. Мне почему-то больше подходит предположение профессора Левковского. Он умнейший и опытный человек. А какие он нам лекции читал, заслушаешься! Правда, постарел сильно, а ранее моложе выглядел. А энергии сколько в нем было, если бы вы его знали! Не человек, а вечный двигатель!

– Антон Афанасьевич, вы немного забыли, что все мы здесь из разных времен. Меня вообще в четырнадцатом году и в проекте не было, да и моих родителей тоже. А до моего времени вы бы не дожили.

– Да-да, простите меня, милейший. Я совсем запамятовал, что злая судьба собрала нас всех и бросила в этот неизвестный мир.

– А какие в вашем лагере настроения? Что солдаты и казаки говорят? – поинтересовался Олег. Это было не праздное любопытство. Если в лагере красноармейцев он уже разобрался с обстановкой, то с белогвардейцами такой ясности не было. Как они себя поведут в дальнейшем, предсказать было трудно.

– Какие могут быть настроения?! Из огня да в полымя! Все в шоке! – расстроенно покачал головой Костромин. – Ведь у людей дома семьи остались, жены да дети! И там Гражданская война идет! Что с ними будет, один Господь ведает! У меня жена и дочь тоже там остались. Что с ними будет?

– Вот ведь какое совпадение! И у меня тоже жена и дочь остались в моем времени! – воскликнул Олег. Немного помолчав, с грустью вспомнив о своих, он спросил: – А девушек наших кто насиловать хотел?

– Сразу прошу у вас прощение за бестактное поведение с дамами, – извинился Костромин. – Это казаки ротмистра Новицкого. Думали, что это большевички или проститутки, уж больно вульгарно одеты для нашего времени. Да и то не все казаки. Всего четыре человека. Видите ли, сказалось долгое отсутствие женщин. Когда отец Михаил к нам приехал и рассказал обо всем, они покаялись и прощения попросили.

– А зачем тогда по нам из пулемета стреляли?

– Мы же не знали, кто вы. Убили одного казака, другого в плен взяли… Может быть, большевики напали? Сами понимаете, Гражданская война!

– Ну с большевиками вы не ошиблись. Но это уже другие большевики были, из сорок первого года, а не из девятнадцатого…

– Да, я это уже понял.

– А сейчас какие настроения?

– Сейчас разные. У некоторых истерика, во всех грехах вас винят, хотели напасть да порубать, еле удалось их успокоить. Другие еще никак в себя прийти не могут. Ходят, молчат, каждый сам в себе переживает или Богу молится. Один солдат повесился. Сегодня утром с дерева сняли. Но самоубийство у нас, православных, не приветствуется. Поэтому и похоронили его без отпевания. Отец Михаил сказал, что человек слаб духом оказался, веру в Бога потерял. Есть и такие, что им все равно, все нипочем. Рады, что живы остались, да и ладно. Но таких немного, в основном это молодежь, жизни толком не видевшая.

– А нападать на наш лагерь никто не собирается? – прямо спросил Уваров.

– Да нет. Вчера, правда, были такие предложения. Но сейчас все изменилось. Смысла нет никакого. Перебить друг друга, и все?! Выбираться отсюда надо, а вместе это сделать сподручнее, – успокоил его Костромин. – Если мы попали в другой мир и далеко от России-матушки, то за что воевать-то? Надо выживать, а не воевать. А вдруг мы единственные на этом белом свете остались? Так зачем же уничтожать друг друга?!

Так, за разговором, они подошли к месту строительства. Кругом раздавались удары топоров, звон пил, шум и скрип падающих деревьев. Выйдя на расчищенную площадку, Уваров с Костроминым осмотрелись. Строительство ограждения земляной насыпи велось скоро, насколько это было возможно на такой высоте человеческому организму. Красноармейцы разделились на несколько групп, часто меняющих друг друга. Пока две группы отдыхали, две другие валили деревья и распиливали их на бревна. Таким образом сохранялся темп строительства, и люди могли немного отдохнуть. В строительстве принимали непосредственное участие и командиры. Периодически то Бондарев, то Коваленко брали в руки топор или пилу и вносили посильный вклад в общее дело. Даже чекист Синяков и политрук Жидков не остались в стороне, они вместе с бойцами валили и носили деревья. Участие командиров дисциплинировало бойцов, и они старались изо всех сил. Каждый понимал, что от его труда зависит, выживут они завтра или нет.