В то же время, согласно предположению ряда исследователей, ди первоначально обозначало жертвоприношение верховному божеству в честь предков или даже тотемов царствующей династии. В период правления династии Шан-Инь, около XIII–XI веков до н. э., к имени «Ди» добавили Шан, имея в виду соответствующих императоров.

«В представлении иньцев, – писал известный советский синолог Л. С. Васильев, – Шан-ди был не только верховным божеством, главой всех потусторонних сил, но и ближайшим родственником самих иньцев, их легендарным родоначальником и покровителем, предком-тотемом. Именно он, Шан-ди, приняв облик божественной птицы (ласточки), чудесным образом зачал сына, который стал, по верованиям иньцев, родоначальником этого племени». Шан-ди не столько молились, сколько просили у него, обожествленного предка-покровителя, помощи и поддержки.

По словам Л. С. Васильева, «данные многочисленных иньских гадательных надписей свидетельствуют о том, что именно Шан-ди был главной и последней инстанцией в миге сверхъестественных сил, что от его милости, от его решения в конечном счете зависело поведение всех остальных духов. Ему, Шан-ди, повиновались духи ветра и дождя, облаков и грома… Победа над врагом, успешная борьба с несчастьями и болезнями, удачная охота и даже благополучное разрешение от бремени супруги вана – все это тоже было в компетенции Шанди. Словом, Шан-ди считался главным верховным божеством, которому на небе так же беспрекословно должны были подчиняться все остальные духи, как на земле все люди подчинялись воле иньского правителя-вана».

Надо только уточнить, что в отличие от своевольного божества иудеев, или злокозненных дэвов иранцев, или бога-разрушителя Шивы, Шан-ди олицетворял в первую очередь мировой порядок, высшие законы мироздания и общества.

О том, как судьбы богов связаны с изменением социально-политической ситуации, можно судить и на примере Шан-ди. Когда иньцев завоевали чжоусцы, то этого бога соединили с подобным ему Тянь-ди. Сложился культ Неба (Тянь), обезличенный, не имеющий, можно сказать, корней в верованиях того или иного племени. Культ Неба стал монополией императоров, которые – и только они – приносили ему жертвы, исполняли высшие законы.

Это возлагало на императоров не только почетные священные обязанности, но и огромную ответственность. Оставаясь владыками Поднебесной империи, они одновременно находились во власти более высокой и могущественной силы – неба, космоса, мирового порядка. И если император провинился перед небом, если в его правлении происходят бедствия, страдает народ (пусть даже от природных стихий), если он принимает несправедливые решения, лжет, совершает злодеяния, его можно свергнуть. Как учил последователь Конфуция Мэн-цзы, это было бы свержением или убийством негодяя и злодея, а не правителя.

Соединение в верованиях китайцев культа небесного порядка и божественных предков способствовало сохранению традиций и стремлению в первую очередь сохранять и поддерживать сложившуюся структуру общества, осторожно относиться к нововведениям и реформам.

Миф об этом персонаже звучит – в пересказе – так:

Небо и Земля некогда составляли единство. Это напоминало куриное яйцо. Здесь и был порожден Паньгу. Минуло 18 тысяч лет, прежде чем изначальное вещество разделилось надвое: светлое и легкое (небесное) и темное и тяжелое (земное). Таким было первичное ян и инь. Между ними находился Паньгу.

Последующие 18 тысячелетий Паньгу рос, ежедневно увеличиваясь на один чжан (около 3 метров). Наконец, небо окончательно отделилось от земли и осталось в этом положении.

Небольшое отступление. Подсчет показывает, что по этой версии небо должно отстоять от земли примерно на 20 тысяч км.

По странному совпадению, именно на таких высотах заканчивается внешний радиационный пояс нашей планеты, иначе говоря – ионосфера (со стороны, обращенной к Солнцу). Выше действительно начинается «небо», а точнее – космическое пространство. Мифическая цифра оказалась близкой к реальной.

Идея Паньгу напоминает античное сопоставление Вселенной с человеком-микрокосмом. Хотя в данном случае, конечно, весь мир сводится к земной области жизни, биосфере. Ветер уподобляется в мифе вдоху и выдоху Паньгу, гром и молния – его кашлю; когда он открывает глаза, наступает день, а когда закрывает – ночь.

Согласно другим текстам, более поздним, Паньгу в конце концов умер. Его дыхание превратилось в ветер и облака, голос – в гром, левый глаз – в Солнце, правый – в Луну, конечности – в четыре части света, волосы на голове – в созвездия. Его пальцы стали горами, кровеносные сосуды – реками, кости и мускулы – горными породами, кожа – почвой, волосы на теле – травой и деревьями, зубы – металлами и кристаллами, костный мозг – драгоценными камнями и золотом, а пот – дождем, росой.

Подобное сопоставление имеет глубокий философский смысл. Область жизни (биосфера) предстает как сверхорганизм, живое существо, а не механическая система, какой она нередко выглядит в научных моделях. Занятно, что люди, по этой мифологической версии, произошли из паразитов, которые находились на теле великого Паньгу.

Если отвлечься от наших притязаний на звания царя зверей и покорителей природы, то надо признать, что мнение древних китайцев не только самокритично, но и справедливо. В отличие от всех других обитателей планеты, люди с помощью техники поистине паразитируют на биосфере, главным образом разрушая и загрязняя ее (менее десятой доли расходуемых человеком материалов и энергии идет на созидание, к тому же преимущественно технических систем).

В Средние века образ Паньгу оказался чересчур приземленным и связанным с активной технической деятельностью (что в те времена и совершали люди): его изображали с топором и зубилом в руках, словно этими инструментами он и отделил небеса от земли. Иногда его рисовали с Луной в одной руке и Солнцем в другой – как творца мироздания.

Перевод имени этого «космического человека» не совсем ясен. Наиболее вероятно, что оно означает «свернувшаяся [в кольцо] древность». В общем, это справедливо: ведь то, что предстает перед нами – свернувшееся прошлое, лишь частично открытое нашему разуму.

В китайском пантеоне женщинам уготовано скромное место. Первоначально женское божество со временем, в более поздних мифах, порой становилось мужским образом или каким-нибудь чудовищем. Считается, что Нюйва в древности была женщиной-лягушкой, а позже ее стали изображать женщиной с телом змеи. Предполагается, что у племен Ся она считалась прародительницей рода человеческого.

В произведении II века до н. э. «Хуайнань-цзы» («Хуайнаньский философ») она представлена как божество космогоническое и в то же время культурный герой, хотя в этом случае люди существуют как будто бы испокон веков, в еще «недоустроенном» мире: «В очень давние времена четыре столба [по четырем странам света] были низвергнуты, девять областей [обитаемого мира] раскололись на части. Небеса не покрывали всего [Мира], а Земля не поддерживала полностью [Небеса]. Огонь бушевал – и никто его не тушил, воды разливались – и никто их не сдерживал. Лютые звери пожирали людей, хищные птицы терзали старых и слабых своими когтями. Вот почему Нюйва сплавила вместе камни пяти цветов и залатала ими лазурное небо. Она отрезала ноги у черепахи и укрепила ими четыре столба. Она заколола Черного Дракона, чтобы спасти область Цзи; она собрала тростниковую воду, чтобы запрудить непокорные воды».